— Пожалуйста.
— Прежде чем мы начнем выгребать мусор, как ты выразился, ты должен нам ответить: что ты сделал с Валеркой?
Струев криво усмехнулся:
— Я? А при чем здесь я? Ты что, не был на собрании?
— Был, — ответил Суматохин, — сидел напротив тебя и все думал: заговорит в тебе совесть или нет? Не заговорила.
— И теперь ты должен нам ответить… — это уже вступил в разговор Волобуев.
Но Струев не дал ему договорить:
— Что это? Суд?
— Да, если хочешь. Суд товарищей.
Суматохин подскочил к столу, за которым сидел Струев. Казалось, он сейчас кинется на него.
Андрей сделал предостерегающий жест.
— Погоди, Андрей! — Суматохин жег глазами Струева: — Не ты ли старался удивить всех, не ты ли занимался показухой? Ты на это и Валерку подбил! Вспомнил? Или память коротка? А теперь все шишки на Аргунова да на Денисюка!
— Тормози! — Струев поморщился. — Никто на Аргунова шишек не валил. И не время сейчас разбирательством заниматься. Надо наметить дальнейший план нашей работы…
— А пошел ты со своим планом! Ты чуть не угробил человека, а судить тебя, подлеца, нельзя…
— А я ведь могу и обидеться, — тихо, но отчетливо проговорил Струев. — Ты, Федя, говори, да не заговаривайся. Почему это я должен отвечать за Волчка? Что, у него своего ума не было?
— А почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? — вскипел и Волобуев. — Он, слава богу, жив!
— Вот и прекрасно! — ответил Струев. — Представляю, что бы вы со мной сделали, если б он погиб… Вернется Волчок из больницы, сам все расскажет. А ваш суд я не признаю, понятно? И хватит разводить базар! Я не потерплю, чтоб у нас на ЛИС… — Он твердо, в упор, поглядел на Аргунова. — Так что придется вам всем, — он подчеркнул это «всем», — приспособиться к иному стилю руководства. А сейчас — по местам! Работа не ждет.
Испытателям сверхзвуковых истребителей приходится выполнять самые разнообразные задания — от высшего пилотажа и «прыжков» на потолок до длительных полетов на предельную дальность. Приходится стрелять из пушек и ракет, отрабатывать самые различные перехваты, а когда в этом назревала необходимость, и перегонять самолеты в боевые полки.
Федор Суматохин не умел летать ровно. Да он и не признавал таких полетов, где все должно быть как по ниточке: чтобы стрелки пилотажных приборов стояли как вкопанные, чтобы никакой перегрузки не было и чтобы лишь двигатель напоминал, что ты в воздухе, а не на земле. Не любил он маршрутные полеты, особенно на выработку топлива. Иногда Федор клянчил у Волобуева:
— Жора, сходи вместо меня по маршруту, а? Ну что тебе стоит?