Без вести...

22
18
20
22
24
26
28
30

Выйдя за ворота, Огарков несколько секунд постоял в раздумье. Куда пойти? Во всем городе не было человека, к которому он мог зайти, излить душу.

«Вот жизнь, — горько усмехнулся Николай, — хуже собачьей». Ему вдруг вспомнилась родная Вязовка. Кажется, ничего там особенного нет: овраги и бесконечные ковыльные степи. И снова закопошился, заворочался червячок под сердцем. Перед глазами возникли картины далекого детства...

Он отогнал эти мысли и тут же в мозгу надоедливо закружились одни и те же слова: «Бери от жизни, что можно».

Он снял комнату в отеле, привел себя в порядок и спустился в бар. Войдя в огромный зал, ощутил странное волнение: «кого-то встречу». Николай прошелся между столиками, внимательно разглядывая посетителей. Наконец, увидел Иннокентия, сидевшего в одиночестве в дальнем углу, за колонной. Тот тоже заметил его. Они бросились друг к другу навстречу, крепко обнялись. Огарков безуспешно пытался скрыть слезы.

— Ты откуда, Иннокентий? Какими судьбами здесь?

— Да, видишь ли, как тебе объяснить... Вроде бы на курсы приехал и на показ начальству. Я теперь, паря, журналистом стал...

Николай остановил товарища, заказал кельнеру бутылку коньяку и закуску.

— Голова тяжелая и вонючая, как помойное ведро. Требуется промывка... А теперь продолжай... Каким-таким журналистом?

— В литературной редакции солидаристов. Готовим материал для газет, журналов и радио.

— Ох, Иннокентий, опять в пекло лезешь.

Официант, расставляя заказ, прислушивался к их разговору. Медленно протирал рюмки и фужеры, перекладывал с места на место приборы. Николай заметил:

— Должно быть наш брат, дипи. Видишь, как уши навострил.

— Тут, однако, не разберешься, где дипи, а где шпики.

Друзья подняли налитые рюмки.

— Ну, Кеша, за что?

Каргапольцев по-охотничьи прищурил глаза, пристально взглянул на товарища и шепотом произнес:

— За нашу родину. Согласен?

— Прав нет у нас с тобой за это. Мы отвернулись от нее, теперь надо заслужить, чтоб признала нас.

— Верно, Николай. За что же выпьем?

— За наше с тобой здоровье, — криво усмехнулся Николай.