Ключ

— Друг мой, ты хоть представляешь, что будет твориться в городе после того, как мы закроем дворцовые ворота?

— Нет. — Я замер как вкопанный. — А что будет твориться в городе?

— Позволь мне просветить тебя. — Приобняв за плечи, он потащил меня дальше.

Свежий морской бриз нёс с собой дикую смесь ароматов. Голова кружилась от попыток разобраться в них, да ещё от волн, что бежали бесконечной чередой к берегу. Рокти никогда не видела моря — так, слышала неправдоподобные байки. По сравнению с реальностью они казались ничем. Море было огромно.

Марк ушёл, унеся с собой мальчишку, а Рокти осталась одна, не зная, кому и зачем нужна она в замковых стенах. Кому и зачем она вообще нужна в этом мире. Может быть, ей и вправду следовало бы остаться в родном лесу — выйти замуж за Ясеня, нарожать ему детишек. Глядишь, скоро, захваченная водоворотом мелких каждодневных забот, забыла бы о своих мечтах, перестала бы подниматься на смотровые площадки дома, вглядываться в манящую даль за подёрнутым зеленоватой дымкой горизонтом. Лучше спать в своей постели в ветвях одного дерева с тем, кто любит тебя, чем мыкаться по чужим домам обузой и помехой.

Совет… Даже телохранителя из неё не получилось — какой уж тут совет.

Она ушла, не тронув предложенную ей конюхами койку, и всю ночь, не сомкнув глаз, бродила по замку, то спускаясь в подземелья, то поднимаясь на дворцовые стены. Охотничий инстинкт помогал ей избегать нежелательных встреч с придворными и прислугой, а мимо караулов она, снабжённая бумагами, на которых стояла личная печать главнокомандующего, проходила спокойно.

Сперва она нашла ведьму. Вернее, комнату, куда её заперли. Приложила ладонь к двери и почувствовала: ведьма провела в ней день, но затем пропала куда-то, ушла другим, возможно потайным коридором. След, скользнувший за порог никем не охраняемой комнаты, не возвращался. Ладонь чуть повернула ручку, открывая. Дёрнулся в пазе, не пуская, язычок замка. Рокти выругалась тихонько. Только спокойствие Марка вселяло в неё уверенность — наверняка с Наиной всё в порядке. И она пошла дальше, пытаясь, впрочем, хоть пальцем прикоснуться к любой, попавшейся по пути, двери. Но большая часть их охранялась, прочие — были пусты и давно заброшены. Поиски превратились в бесцельное блуждание, а к рассвету вывели её на одну из многочисленных башен дворца.

Смотровая площадка не касалась замковых стен, и потому здесь не было караула. Причуда архитектора, а может, каприз хозяев — тонкий стебелёк башни. Он поднялся, цепляясь за дворцовые стены, а потом распустился маленьким белым бутоном. Дальний коридор в старой части дворца упирался в винтовую лестницу, та взбегала круто вверх, вплоть до купола, укрывающего от непогоды небольшую смотровую площадку с кольцом каменных скамеек по периметру. Стрельчатые бойницы едва ли могли защитить стрелков. Тонкий белый камень был сплошь изрезан ажурным орнаментом. Мрамор богатой отделки алел под лучами восходящего солнца. Присев, Рокти выглянула в бойницу.

Море.

Наверняка эта башенка принадлежала когда-то женщине. Только женщина могла бы подниматься каждый день по узким ступеням винтовой лестницы, чтобы увидеть раскинувшееся внизу великолепие. Башенка, а вместе с ней и восточная стена дворца глядели в маленький дикий сад — заброшенный, вольно цветущий. Садовые розы давно выродились в шиповник, и его сладкий аромат угадывался даже здесь, наверху. Сад, с двух сторон ограждённый невысокой стеной, упирался в другое крыло замка, где близняшкой высилась точно такая же башенка, а дальше, за нею, сразу за высокими замковыми стенами разливались воды залива.

Бирюзовое у горизонта море играло алыми отсветами — солнце ещё касалось кромкой воды. Розовые барашки бежали, перекатываясь, к берегу, становясь постепенно кипенно-белыми, оттеняя сгущающуюся синеву воды. Минуту она следила непрерывный бег волн, пока не поняла, наконец, какими большими они должны быть, как велико открывшееся перед нею пространство. Она встала, высунулась из окна по пояс — навстречу морскому бризу.

Запах соли и водорослей перебил тонкие цветочные ароматы. Она закрыла глаза, вслушиваясь. Так бортник в сезон цветения поднимается в ветви дома, чтобы вдыхать разносимую ветром пыльцу и по воздушным течениям угадывать пчелиные пастбища. Почувствовав головокружение и моментальную слабость в ногах, она опустилась на каменную скамейку.

Словно приливом поднятое из самых глубин души, приходило новое чувство. Она никогда, никогда не променяет мир — огромный, удивительный мир, полный неизведанных ещё чудес, — на стройные стены Октранского леса.

Город ждал.

Праздника ли? Мастеровые спешили закончить работу в срок, стук топоров не прекращался ни днём, ни ночью. Как репетиция праздничной иллюминации на улицах горели даже те фонари, что не зажигались уже годами. Фонарщики, работы которым теперь прибавилось, выходили из своих домов на час раньше, а возвращались — на час позже. Даже простой обыватель не томился в нервном безделье, но был занят. То подновлял фасад покосившегося домишки, то выносил проветрить залежавшиеся в сундуках наряды. Сидел тут же, сторожа от воров развешанное на верёвках платье, и починял побитые молью камзолы. Сосредоточенный, глядел сурово, будто ждал чего. Праздника ли?

Сет покосился на сидящего на ступенях трона юродивого.

— О чём вы думали, когда ставили свою защиту на весь город?

— Ты! — обернувшись, воскликнул юродивый.

— Да, я, — усмехнулась Топь, глядя прямо в глаза.