— Всем кушать хотца, — бросил опер, идя за бабкой.
— Да ты что?! Своими корми! — с истошным криком наседала старуха. — У меня они знаешь, какие яйценосные!
Прошли к дощатому курятнику.
— Значит, обошлось без взлома, — Дубняш осмотрел свисшую скобу.
— Да. Я на колышек закрываю.
— А когда же обнаружилась пропажа? — опер заглянул внутрь.
— Пошла с утра кормить и вот. Ах вы, рябенькие мои. Да на кого же вы меня покинули, — запричитала, как на могиле.
Опер поглядел на следы и спросил:
— Сколько живности-то было?
— Шесть хохлаток и петушок.
— Великолепная семерка! — осклабился Дубняш.
Подобрал полы пальто и ступил с протопки на снег.
— Ты куда, сынок? — спросила хозяйка.
— Не мешай следствию, бабуля.
Дубняш стал медленно обходить надворные постройки, все время к чему-то принюхиваясь.
— Чтой-то он ищет? — беспокойно спросила старуха у Комлева. — Там курей моих нет. Я же их сама не спрятала.
— Бабулек! — раздался ехидный и одновременно торжествующий голос Дубняша. — Подь сюда!
Хозяйка прытко подскочила к нему.
— Что у тебя за ароматы? — поиграл ноздрями. — Самогончиком балуешься?
— Типун тебе на язык! Какой самогон! Совести у тебя нету!