— Ну план, значит, составить.
— Командир, скажи ты им.
— Ты хоть понимаешь, что это за дырка? — спросил Семена Танчук. — Да поставь сюда пулемет, и гора станет неприступной.
— Это ж для кого станет неприступной? — спросил Демидченко.
— Как для кого? Для противника, конечно.
— Для какого противника?
— Ну хоть бы для немца, скажем.
У Демидченко сузились зрачки и даже чуть побелели пятна на шее. Обычно это признаки гнева или ненависти. Сейчас же они выражали совсем другое. Мне вспомнилось, как однажды, еще до военной службы, я гладил кошку. Прижмурив глаза, она мурлыкала, и, казалось, в ту минуту ничто не могло потревожить ее. Шурша крыльями, прилетела стайка воробьев и метрах в десяти от меня уселась на заборе. Кошка приоткрыла глаза. В ее позе ничего не изменилось. Но зрачки начали суживаться, и я почувствовал, как в мое бедро, на котором сидела кошка, иголочками начали вонзаться когти животного. Это были признаки ощущения близости жертвы.
— Для немца, значит, — повторил Демидченко. — А вы что же, краснофлотец Танчук, считаете, что на дружбу с Германией можно плевать?
— Ты, командир, брось эти штучки. Меня нечего брать на мушку.
— Мы, значит, заботимся об укреплении дружественных связей с Германией, а Танчук наоборот. Так?
— Нет, не так.
— А как же тогда понимать ваши слова?
— Сказал бы я тебе, командир, да людей много.
— Нечем, значит, крыть?
— Почему нечем?
— Да потому, что, во-первых, у нас с Германией договор, а во-вторых, мы никого не собираемся пускать на свою территорию.
— Товарищ старшина второй статьи, высокая боевая готовность подразделения — это не значит, что кто-то собирается пускать врага на свою территорию.
— А вот Танчук собирается.
— Факт, — поддержал командира Звягинцев. — Мало того, что чуть не угробил своего товарища, да еще и сеет среди населения панику.