— Упек все-таки своего дружка.
Что ответить ему на это? Дать в морду? Нельзя. Теперь за такую выходку по головке не погладили бы. Самый верный путь— вести себя сдержанно. «Так что, он будет оскорблять тебя, а в твоем лице и честь командира, а ты будешь молчать или, как ты говоришь, вести себя сдержанно?» — подстрекал меня черт. — «Не молчать, а строго, с достоинством поставить его на место», — говорил здравый смысл.
— Краснофлотец Звягинцев, я предупреждаю вас в присутствии ваших товарищей, что впредь за оскорбление чести и достоинства командира или нарушение воинской дисциплины вы будете строго наказаны.
— Да это мы знаем. Благодарности от вас не получишь, как бы ни старался.
— Вот и хорошо, что знаете. А насчет благодарности, то это зависит от вас самих. Заслужите, получите не только от меня, но даже от высшего командования, как, например, краснофлотцы Танчук и Сугако. Им объявил благодарность сам командир дивизиона.
— Побожись, что не врешь, — не поверил Лев Яковлевич.
— Божиться я не стану, а честное слово дать могу.
— Ты слышал, Лефер, комдив объявил нам благодарность. Это ж что-нибудь да значит?
Лефер молчал, но по тому, как он улыбался и переступал с ноги на ногу, видно было, что сообщением он доволен.
— Ну так что, товарищ комсорг, — обратился я к Лученку. — Закончим траншею?
— Вручную? — спросил Михась.
— Зачем вручную? У нас есть прогрессивный метод краснофлотца Танчука. А для большей безопасности перенесем рацию на это время в другое место, скажем, в столовую.
— Командир говорит дело, — сказал Лев Яковлевич. — За какую-нибудь недельку у нас будет полный ажур, и тогда прохлаждайся в полное свое удовольствие.
Не обошлось, конечно, без вопросов о том, что случилось с Демидченко, почему вызвали его в штаб и где он теперь. Рассказать ребятам обо всем, что известно мне о Демидченко, нельзя было по двум причинам. Во-первых, кое-кто мог неправильно истолковать мое поведение в бытность командования Демидченко, что не способствовало бы укреплению моего авторитета среди подчиненных, и во-вторых, это вряд ли было бы правильно с воспитательной точки зрения. Поэтому, когда спросили меня о Демидченко, я сослался па свою неосведомленность.
— И что, выходит, ты ничего не знаешь о нем? — не поверил Лев Яковлевич.
— Слышал, что его как будто направили в другое место, — и тут никто не мог упрекнуть меня в неправдивости. В действительности так оно и было. — Не будут же держать в отделении двух командиров?
— Видомо, — рассудил Музыченко.
Когда оживление, связанное с переменами в отделении, немного улеглось, я сел на бруствер рядом с Лученком и спросил:
— Ну что, Михась, новостей никаких?
— Ты разумеет што. Яны як змовились. Лида гаворыть, што Маринка сказала ей тольки адно — быццам ты моцна зняважыв яе, зняславив.
ebooksa