— Ты почему не в школе? — спросил я его. Мальчик оторвал свой взгляд от поплавка, посмотрел на меня, как на незваного гостя и, сплюнув сквозь зубы, ответил:
— А ты почему не на службе?
Такого вопроса я, признаться, не ожидал. Нахаленок, да и только.
— Ты почем знаешь, что я не на службе?
— Не видно, что ли. Я хоть каким-нибудь делом занимаюсь, а ты, вижу, только и знаешь, что камни шлифуешь. Ждешь кого?
Ну и чертенок! Все-то ему знать надо.
— Так почему же все-таки ты не в школе? Или бросил?
— Не-э. Отпустили раньше: физрук заболел.
В одном из ближних дворов женский голос звал какого-то Петю.
— Тебя, что ли?
— Не-э. Я живу в начале улицы.
— Севастопольской?
— Угу-у.
— Сосед Хрусталевых, значит?
— Угу-у.
— Выходит, ты знаешь и Анну Алексеевну, и Маринку?
— Угу-у.
— Ну, брат, заладил. Все «угу» да «угу». Ты что, других слов не знаешь? — этого не надо было говорить мальчику: мог обидеться, и тогда я и слова не вытянул бы из него. Но и одни «не-э» и «угу» тоже почти ничего не давали. Поэтому, чтобы сгладить впечатление от последнего замечания, я сказал:
— Мы вот беседуем с тобой, а я даже не знаю, как тебя зовут. Меня, например, величают Николаем Нагорным, — свою фамилию я сообщил умышленно, рассчитывая на то, что и мой собеседник сделает то же самое.
— А меня — Кирюхой, — ответил мальчик. Я уже начал досадовать на то, что расчет мой не удался, как Кирюха добавил: — Пуркаевым.