Он выиграл пари на двадцать тысяч фунтов!
Но теперь возникает вопрос: как мог этот скрупулезно точный, педантичный человек допустить такой просчет? Ошибиться на сутки! Почему, сойдя с поезда в Лондоне, он думал, что дело происходит в субботу 21-го, хотя это была еще только пятница 20 декабря, семьдесят девятый день его путешествия?
Тому была причина. И очень простая.
Сам того не ведая, Филеас Фогг выиграл в дороге целые сутки исключительно потому, что, огибая земной шар, двигался в восточном направлении. Если бы он ехал в противоположную сторону, то есть на запад, он потерял бы целые сутки.
В самом деле, из-за того, что наш путешественник держал путь на восток, навстречу солнцу, день для него сокращался на четыре минуты столько раз, сколько градусов он проезжал в этом направлении. Окружность земного шара делится на триста шестьдесят градусов; если умножить четыре минуты на это число, получится ровно двадцать четыре часа, те самые сутки, что выиграл Филеас Фогг. Иначе говоря, в то время как Филеас Фогг, двигаясь на восток, восемьдесят раз наблюдал прохождение солнца через меридиан, его коллеги, оставшиеся в Лондоне, видели это только семьдесят девять раз. Вот почему именно в тот день – в субботу, а не в воскресенье, как полагал Филеас Фогг, – они ожидали его в гостиной Реформ-клуба.
Вот если бы знаменитые часы Паспарту, которые он с начала до конца путешествия так упорно отказывался переводить, помимо лондонских часов и минут, показывали дни, по ним можно было бы это узнать!
Итак, Филеас Фогг выиграл двадцать тысяч фунтов. Но поскольку он потратил в дороге около девятнадцати тысяч, в денежном выражении прибыль оказалась ничтожной. Впрочем, как мы уже говорили, эксцентричный джентльмен, затевая это пари, искал борьбы, а не выгоды. Более того: оставшуюся тысячу фунтов он разделил между честным Паспарту и злополучным Фиксом, на которого не мог долго сердиться. Но, заботясь о порядке, удержал все-таки из денег своего слуги сумму, что по его оплошности нагорела за тысячу девятьсот двадцать часов: он ведь забыл потушить газовый рожок!
В тот же вечер мистер Фогг, неизменно бесстрастный, несокрушимо флегматичный, сказал миссис Ауде:
– Этот брак вам по-прежнему подходит, сударыня?
– Господин Фогг, – отвечала миссис Ауда, – это я должна задать вам такой вопрос. Тогда вы были разорены, теперь богаты…
– Прошу прощения, сударыня, но это состояние принадлежит вам. Если бы вы не заговорили об этом браке, мой слуга не пошел бы к преподобному Сэмюэлю Уилсону, я бы не узнал о своей ошибке, и тогда…
– Дорогой господин Фогг… – вздохнула молодая женщина.
– Дорогая Ауда… – произнес мистер Фогг.
Само собой разумеется, что сорок восемь часов спустя состоялось их бракосочетание, и расфуфыренный Паспарту, величавый и ослепительный, фигурировал там как свидетель со стороны невесты. Разве не он ее спас, и не ему ли эти двое были обязаны своим счастьем?
Но назавтра, чуть рассвело, Паспарту громко забарабанил в дверь спальни своего господина.
Она отворилась, и невозмутимый джентльмен предстал на пороге:
– Что такое, Паспарту?
– А то, сударь, что я только сейчас одну вещь смекнул…
– И какую же?
– Что мы могли бы и за семьдесят восемь дней вокруг света объехать!