– Драться я не стану, – просто сказал Михаил Строгов и, чтобы вернее сдержаться, скрестил руки на груди.
– Ты не желаешь драться?
– Не желаю.
– Даже после этого? – закричал неизвестный.
И прежде, чем кто-либо успел его остановить, он ударил Строгова в плечо рукояткой своего хлыста.
От такого оскорбления Михаил Строгов побледнел как смерть. Его руки с раскрытыми ладонями дернулись вверх, будто он хотел разорвать грубияна на куски. Но величайшим усилием воли он овладел собой. Дуэль – это хуже, чем опоздание, это то, что может оказаться полным провалом его миссии!.. Уж лучше потерять несколько часов!.. Да! Но проглотить оскорбление…
– Теперь ты будешь драться, трус? – повторил незнакомец, дополняя оскорбительный жест словесной грубостью.
– Нет! – ответил Михаил Строгов, не двигаясь, но в упор глядя незнакомцу в глаза.
– Лошадей! Сию минуту! – приказал тот. И вышел из комнаты.
Станционный смотритель торопливо последовал за ним, но не преминул пожать плечами и смерить Михаила Строгова неодобрительным взглядом.
Впечатление, которое эта стычка произвела на журналистов, тоже было явно не в пользу Строгова. Их разочарование бросалось в глаза. Этот крепкий молодой человек позволил, чтобы его безнаказанно ударили, и не потребовал удовлетворения! Итак, они ограничились тем, что откланялись и удалились, причем Альсид Жоливе сказал Гарри Блаунту:
– Не ожидал я такого от парня, который так ловко вспарывает животы уральским медведям! Выходит, это правда, что у храбрости есть свое время и место? В голове не укладывается! После этого впору поверить, будто мы здесь чего-то не понимаем потому, что никогда не были крепостными рабами!
Вскоре послышались стук колес и щелканье кнута – это берлина, запряженная лошадьми тарантаса, стремительно отъехала от почтовой станции.
Невозмутимая Надя и Михаил, которого все еще трясло, остались в станционной зале ожидания одни.
Царский фельдъегерь все еще сидел неподвижно со скрещенными на груди руками. Его можно было принять за статую. Только краска выступила на его мужественном, обычно бледном лице, и вряд ли это была краска стыда.
Надя же ни минуты не сомневалась, что только чрезвычайные причины могли заставить такого человека вытерпеть подобное унижение.
А потому она первая подошла к нему, как некогда он подошел к ней в новгородском полицейском участке, и сказала:
– Твою руку, брат!
И в то же мгновение ее тонкий пальчик почти материнским движением смахнул слезу, выступившую на ресницах ее спутника.
Глава XIII. Долг превыше всего