Надя догадывалась, что всеми поступками Михаила Строгова управляет тайная пружина, что по какой-то неведомой причине он себе не принадлежит, не вправе распоряжаться собой, что в создавшихся обстоятельствах он именно поэтому принес такую героическую жертву – безропотно перенес смертельное оскорбление.
При всем том Надя не просила у Строгова никаких объяснений. Разве, протягивая ему руку, она не отвечала заранее на все то, что он мог бы ей сказать?
Весь тот вечер молодой человек хранил молчание. Станционный смотритель не мог предоставить им свежих лошадей ранее завтрашнего утра, так что им придется провести здесь целую ночь. Итак, Надя должна была воспользоваться этим, чтобы отдохнуть, и комната уже была для нее приготовлена.
Девушка безусловно предпочла бы не оставлять своего спутника одного, но она почувствовала, что он нуждается в одиночестве, и собралась уйти в предназначенную ей комнату.
Однако она не могла уйти, не простившись, не сказав ни слова. Тихонько, почти шепотом, окликнула:
– Брат…
Но Михаил Строгов жестом остановил ее. Тяжкий вздох вырвался из груди девушки, и она вышла из залы.
Михаил ложиться не стал. Он бы не смог заснуть даже на час. Он чувствовал боль в плече, в том месте, которого коснулся хлыст проезжего грубияна, как будто там остался ожог.
Он сотворил вечернюю молитву, а потом еще пробормотал еле слышно:
– За родину и государя!
Но все же он испытывал непоборимую потребность узнать, кто был тот человек, что ударил его, откуда он взялся, куда спешил. Что до его лица, эти черты так глубоко отпечатались у него в памяти, что он не мог опасаться их забыть.
Строгов послал за станционным смотрителем.
Тот, сибиряк старого закала, тотчас явился и, глядя на молодого человека чуть свысока, ждал вопросов.
– Ты здешний? – осведомился Михаил.
– Да.
– Тебе знаком тот человек, что забрал моих лошадей?
– Нет.
– Ты его никогда прежде не видел?
– Никогда.
– Как думаешь, кто этот человек?