Кешка, продрав глаза и увидев Маркиза, обрадовался.
— Сова! — засмеялся он.
— Бон жур, месье Макар! Будь другом, подвинься, пожалуйста, а то я притомился малость.
Макар сел и хмуро посмотрел на Маркиза.
— Ты как сюда попал?
— Выписали из списка живущих и послали молиться. С тобой за компанию.
— Я гадам не компания, — мрачно сказал Макар.
— Гад… — задумчиво повторил Маркиз. — Может, и гад… Однако все это для нас с тобой уже несущественно. Суета сует и всяческая суета, как любил говорить старик Экклезиаст.
Заметив в глазах Кешки недоумение, Маркиз усмехнулся и сказал Макару:
— Завтра на рассвете выведут нас с тобой во двор, поставят лицом к монастырской стене и… — Маркиз прищелкнул языком. — Так стоит ли ссориться перед смертью?
— А я и перед смертью, и после смерти скажу: гад ты, гад и есть! Для кого стараешься? Для эмигрантов, для мировой буржуазии?!
Кешка старался понять, о чем говорит Макар.
— Мне, Макар, если сказать по правде, нет дела ни до мировой буржуазии, ни до мировой революции. — Маркиз погладил Кешку по голове. — Просто хотелось сохранить для потомства эти прекрасные безделушки, из-за которых мы с тобой… поссорились.
— Для потомства? Врешь! Вот оно, потомство, перед тобой сидит! — Он притянул к себе Кешку. — Для него ты старался? Для него?
Маркиз поглядел на Кешку и ничего не ответил. Он достал кисет и протянул Макару. Макар слегка поколебался, но табак принял.
— А ну-кась, Иннокентий, — послышался гулкий голос откуда-то сверху, с лесов, — поднимись ко мне.
Кешка схватил валенки и стал проворно взбираться на леса.
— Кто это? — спросил Маркиз.
— Богомаз. Кешка у него подручным был.
Маркиз посмотрел на леса и в свете солнечных лучей, проникавших через узкие окна под куполом, увидел высокого сутулого монаха с кистью в руке и рядом с ним Кешку.