— И ружье прихвати.
Егор перекрестился.
— Что вы такое задумали, Илья Спиридонович?! — заныл Егор.
— Умолкни, ирод. Иди запрягай телегу.
Тараканов выбрался из-за стола и, подойдя к иконе, размашисто перекрестился.
На лесах в церкви Макар и Маркиз, покуривая, наблюдали за тем, как Данила заканчивал роспись, изображавшую Георгия Победоносца на ярко-красном коне. Утреннее солнце стояло еще низко, и его лучи, прорываясь в узкие окна, освещали купол, оставляя в полутьме весь собор.
Заскрипела дверь, и яркий свет прорезал дорожку на каменных плитах пола.
— Выходи! — раздался голос в дверях, и в собор вошли бородачи. Данила перекрестил Макара и Маркиза, и они медленно стали спускаться с лесов.
— Поживей шевелись, Лагутин ждать не любит.
Данило услышал далекий свист, а затем звук камня, ударившегося по крыше. Он положил кисть и палитру, и, быстро спустившись с лесов, направился к двери.
Лагутин в черной косоворотке сидел в высоком вольтеровском кресле невдалеке от монастырской стены, окруженный своими приспешниками. А у стены на ящиках, в которых хранилась коллекция Тихвинского, стояли фарфоровые статуэтки и мраморные античные скульптуры. Тут же в беспорядке валялись свернутые в рулоны полотна. Лагутинцы гоготали, разглядывая статуэтки, изображающие обнаженные женские фигуры.
Толпа вокруг Лагутина притихла и расступилась, пропуская бородачей, ведущих арестованных. Руки Макара и Маркиза были связаны. Их подвели к Лагутину. Лагутин исподлобья взглянул на них и спросил:
— Помолились?
Ответа не последовало.
— Безбожники, — сплюнул стоявший рядом с Лагутиным старик.
— Мои люди говорят, — как всегда тихо, сказал Лагутин, обращаясь к Маркизу, — что видели вас в цирке. И будто вы в костюме Вильгельма Телля демонстрировали феноменальную меткость.
— Точно… Он самый и есть… Вильгельма… — зашумели лагутинцы.
Из церкви вышел Данила, держа за руку Кешку, переодетого монашком.
— Откуда малой-то? — спросил часовой, преграждая им путь.
— Слепой, что ли? — сказал Данила. — Помощник мой, краски растирает, кисти моет.