Мерси, камарад!

22
18
20
22
24
26
28
30

«Любимая! — писал он. — Сегодня исполнилось полтора месяца с того дня, когда я увидел тебя в первый раз. Или, вернее сказать, с того самого дня, когда ты впервые поцеловала меня. Мы с тобой были слишком недолго, слишком много времени было потеряно напрасно, а вместе с ним потеряна и частица возможного счастья, которого нам никто ничем заменить не сможет. Обо всем этом я тебе уже писал раньше — и во время переезда и сидя в окопе, но почему-то до сих пор не получил от тебя ответа. Хотя это и неудивительно, если учесть сложившуюся здесь обстановку.

Когда же мы с тобой последний раз виделись? Я уже не знаю. То ли прошло три недели, то ли целых три года… А иногда мне кажется, что все это было в другой жизни. Да, в ту нашу с тобой ночь мое прежнее существование осталось где-то позади. Стоило появиться тебе, любимая, и я стал совершенно иным. В моей прежней жизни, до встречи с тобой, я дорожил своим пистолетом, мечтал о часах с секундомером. Так было до тех пор, пока мой товарищ Зеехазе не открыл мне глаза. Тогда я приехал в Нарбонн, к тебе…

Я думал, что между мной и Хинрихом Тилем произойдет размолвка. Но он тогда правильно думал, он не хотел, чтобы ты принадлежала кому-нибудь другому, а я, ослепленный ревностью, ничего не видел и был к нему несправедлив.

Я мог бы долго писать о том, что имеет непосредственное отношение к нам обоим… И почему только подчас бывает так трудно сказать другому человеку: «Я люблю тебя!» Да, Мартина, я тебя люблю! Люблю очень сильно. И почему только я не сказал тебе этих слов, когда мы лежали на берегу моря, не сказал прежде, чем ты начала читать свое письмо? Однако я сказал об этом при нашей очередной встрече. И когда я очутился в вагоне, который увозил меня от тебя, я был рад, что сказал тебе эти слова. Когда-то мне еще удастся повторить их тебе?

Мартина, любимая, помни, что я тебя очень люблю.

Твой Ганс».

Заклеив письмо, Рорбек вдруг подумал: неужели Тиль, Генгенбах и Эйзельт так же часто, как и он, думают о том, что им не удастся никогда вернуться домой? Чем дольше он находился на передовой, тем чаще приходила ему в голову эта мысль, удручавшая его. И как Рорбек ни старался представить себе Мартину рядом с собой, она все равно оставалась где-то далеко.

К 17 июля Роммель создал восточнее реки Орн оборонительную полосу довольно большой глубины, решив, что противник предпримет попытку прорыва именно на этом участке. На обратном пути из штаба танковой группы «Запад» машину, в которой ехал Роммель, обстреляли истребители. Шофер фельдмаршала был смертельно ранен. Машина потеряла управление и врезалась в дерево. Роммель получил сотрясение мозга. Генералу Клюге пришлось принять на себя командование группой армий «Б».

На рассвете началась операция «Гудвуд». Земля на участке между населенными пунктами Кан и Троан содрогнулась от бомбовых взрывов. За четыре часа, пока продолжалась бомбардировка, было сброшено 2700 бомб. С лица земли в этом районе было стерто буквально все: деревни, леса, люди.

Вслед за этим бомбардировке подверглась железнодорожная линия на участке Кан — Вимонт. Однако, несмотря на это, 11-я британская танковая дивизия была остановлена, потеряв на поле боя сто двадцать шесть танков, то есть половину боевых машин.

За ночь немецкие солдаты разобрали завалы на улицах Кана и заняли высотки возле населенного пункта Бургебю. Передовые артиллерийские наблюдатели 2-го артдивизиона тоже выдвинулись на высотки, а огневые позиции находились в районе Гарсель, Секевиль.

20 июля 1944 года на море разразился сильный шторм. Все побережье Нормандии оказалось затоплено водой. Равнина южнее Кана превратилась в настоящее болото. На этом, собственно, и закончилась операция «Гудвуд», в ходе которой была захвачена всего лишь узкая полоска земли в несколько километров. Из-за сильного шторма в результате этой операции удалось всего-навсего расширить плацдарм восточнее реки Орн до двадцати километров вместо запланированного выхода к Парижу.

А в это же самое время Советская Армия предприняла новое крупное наступление на широком фронте от Чудского озера до Галиции. Линия немецкой обороны была глубоко взломана на участке пятьсот километров, двести пятьдесят тысяч квадратных километров советской земли освобождено от гитлеровских оккупантов. С начала наступления, то есть с 23 июня, в полосе наступления погибло пятнадцать гитлеровских генералов, а двадцать шесть генералов были захвачены в плен. Советские танковые части вышли к окраинам Бреста и Гродно.

20 июля полковник Клаус фон Штауфенберг, находившийся в ставке фюрера, подложил ему под стол портфель с миной, которая взорвалась в 12 часов 50 минут.

«Дворцовый переворот», скрытый от народных масс, никаких результатов не дал, он лишь свидетельствовал о наличии серьезного кризиса среди правящих кругов. Верхушка, прежде всего военная, в самый последний момент решила перейти из лагеря ярых защитников нацизма в лагерь оппозиции, которая намеревалась покончить с Гитлером, с тем чтобы с помощью военной диктатуры сохранить германский империализм, но уже без фюрера. Внешняя политика должна была остаться по-прежнему агрессивной, нацеленной на продолжение войны против Советского Союза.

Правда, были среди заговорщиков и идеалисты, придерживавшиеся иных взглядов. Однако таких было совсем немного. Штауфенберг преследовал, например, следующие цели: установление контактов с коммунистическим движением Сопротивления, построение нового общественного порядка, во главе которого должен стоять рабочий класс; внешняя политика строилась на необходимости прекращения войны на всех фронтах и установления добрососедских отношений с Советским Союзом.

Фашистский террористический аппарат, созданный в первую очередь для борьбы с коммунистами, начал действовать против оппозиции в собственных рядах.

Ночью в Берлине была казнена небольшая группа заговорщиков, которые пострадали из-за своих собственных ошибок. Одни из заговорщиков были расстреляны специальной командой, другие, как, например, генерал Бек, покончили жизнь самоубийством. С целью перекрытия всех лазеек Гиммлер был назначен командующим армией резерва.

Группа офицеров-заговорщиков, находившихся во Франции, действовала в соответствии со взглядами большинства заговорщиков, а именно: стремилась ускорить открытие второго фронта, создать союзникам возможность беспрепятственно войти в Берлин и, обеспечив таким образом свои тылы, все силы бросить на борьбу против Советской Армии. Господа заговорщики, носившие на плечах золотые погоны, выбрали для себя паролем следующие слова; «Генеральский мир».

Переговоры о возможности заключения сепаратного мира с западными державами велись в Мадриде и Швейцарии со специальными уполномоченными шефа американской разведки в Европе Аллена Даллеса, который со своей стороны послал в Вашингтон закодированную телеграмму следующего содержания:

«В случае создания блока на западном фронте германские войска будут планомерно отходить. Одновременно с этим наиболее боеспособные дивизии будут переброшены на Восток».