Глава XII
Циклон
Только занялась зорька, наших друзей подняли на ноги обитатели дворца, приветствовавшие громким «гу-ry» появление дневного светила, и неутомимый Мали стал немедленно собираться в путь. Андре и Миана побежали в сад и с наслаждением выкупались в пруду с превосходной проточной водой, потом быстро собрали свои пожитки и пустились догонять Мали. Они нашли его на главном дворе; старик почтительно откланивался королю лангуров, который, не обращая на него ни малейшего внимания, с невозмутимым видом лакомился апельсином. Поклонились его величеству и молодые люди, затем вся компания направилась к воротам.
Любопытные обезьяны, как и накануне, не отставали от них ни на шаг; некоторые смельчаки проводили их даже до половины спуска с горы. Тут Гануман простился со своими сородичами. Испуская отрывистые гортанные восклицания, милые обезьяны с препотешными ужимками и гримасами обнимали друг друга.
– Право, можно подумать, что обезьяны лучше людей, – заметил Андре. – С тех пор как я покинул отцовский дом, разоренный злодеями, я не встречал людей, которых можно было бы сравнить с этими добродушными, гостеприимными лангурами.
– Да ведь обезьяны те же люди, – убежденно сказал Миана. – Было время, когда они умели говорить, как и мы. Доказательством тому прекрасные речи, с которыми царь обезьян, божественный Гануман, обращался к Раме. Они от слова до слова записаны в священных книгах и читаются в праздник Доссары. Но вот однажды, когда боги решали судьбу людей, одна обезьяна пробралась в рай и, притаившись, слышала все, что там говорилось. Ее заметили, но хитрое животное успело убежать и скрыться. Боги, не желая, чтобы люди узнали вечную тайну, отняли у обезьян дар слова или, по крайней мере, сделали их язык непонятным для людей. С той поры мы перестали понимать язык обезьян, но те по-прежнему прекрасно нас понимают.
«Экую чепуху несет Миана», – подумал Андре, но возражать не стал, зная, какое пристрастие питал молодой индус к обезьянам.
По пустынным улицам мертвого города путники дошли до ворот, за которыми темнел девственный лес, и снова углубились в его дебри. Шли они без особых приключений целую неделю; по ночам разводили костер и забирались на деревья, чтобы их не тревожили дикие звери. Немало всяких страхов натерпелся Андре, но теперь он не был уже новичком в лесу, и если не спал так крепко, как его товарищи, все же успевал за ночь хорошо отдохнуть.
По мере того как они подвигались на север, характер местности постепенно менялся. На почве более сухой не разрастались уж так буйно кустарники и заросли, исполинские деревья не стояли плотной стеной и под сенью их не царил, как раньше, полумрак. Сквозь частые просветы можно было видеть далеко на горизонте серебряную цепь снежных гор; пониже – горные отроги Гималайского хребта, покрытые вечно зеленеющими елями, соснами и кедрами. До этого предгорья, казалось, совсем близко, каких-нибудь шесть-семь верст, а между тем Мали все держался прежнего направления.
На вопрос Андре, почему они не сворачивают к горам, старик ответил:
– Боже сохрани! Там на горах живут племена, вожди которых, родственные по крови принцу Дунду, непременно захватят нас и выдадут нашему непримиримому врагу. Хоть и изменился наш Андре, все же лучше не рисковать.
И правда, кто бы, глядя на Андре, на этого полуголого дикаря, с темным от загара телом, признал бы в нем элегантного парижского лицеиста и одного из самых блестящих кавалеров на битурском балу.
Шли как-то раз наши путники болотистым леском, вдруг страшный рев огласил чащу, потом послышался плеск воды и странные глухие звуки, как будто тараном били в толстую дубовую дверь. Прошли еще несколько шагов и увидели необычайное зрелище: стадо слонов тесным кольцом окружило двух великолепных с длинными бивнями самцов, вступивших в отчаянную схватку. С неимоверной силой они сталкивались лбами, переплетались хоботами, кололи друг друга бивнями; во все стороны так и летели брызги воды и комья болотной грязи. Но вот один из гигантов стал, видимо, слабеть и сдаваться; вдруг, собрав последние силы, он с такой яростью кинулся на противника, что тот еле удержался на ногах. Воспользовавшись удобным моментом, нападавший слон быстро повернулся и пустился бежать.
Мали и его спутники едва успели броситься в сторону, как мимо них вихрем пронеслось огромное животное, а за ним победитель и все стадо.
– Промедли мы одну минуту, – заметил старик, – и животные раздавили бы нас.
– С чего они не поладили? – спросил Андре. – Слоны, которых я видел в наших кеддах[18], были кроткими, безобидными существами и жили всегда дружно между собой.
– Причина очень простая, – ответил Мали. – Каждое стадо слонов имеет своего вожака, которому беспрекословно подчиняется. Проходят годы, слон стареет, теряет силы, тогда один из молодых самцов вступает с ним перед всем стадом в борьбу и, победив, прогоняет. С этого момента побежденный слон живет один в джунглях: охотники называют таких слонов «пустынниками». Мрачный, озлобленный пустынник никого близко к себе не подпускает; он яростно нападает на тигров, носорогов, даже на людей и в слепом бешенстве топчет кустарники, даже вырывает с корнями целые деревья. Нам как раз довелось видеть изгнание старого вождя… Впрочем, и домашние слоны не всегда смирны и послушны. Возбужденные особого рода пищей или напитками, они проявляют такие же дикие наклонности, как и их собратья. Этим пользуются индусские принцы и устраивают бои слонов между собой, с дикими зверями и даже с людьми. Я сам раз видел, как двадцать слонов боролись зараз с тигром, носорогом и буйволами. И теперь Гвиковар Барода, могущественный магараджа в Гужерате, держит целые стада слонов исключительно для боев – он большой любитель этих жестоких кровавых зрелищ.
Для ночлега путники избрали живописное местечко. В чаще глухого леса они набрели на цветущую полянку, посредине которой бурлил и пенился поток воды, ниспадавший красивым каскадом с уступов скалы. У подножия скалы вода собралась в порядочное озерко, окаймленное сочной зеленой травкой, ровной, как газон на лужайках английского парка. На берегу озера росло баньяновое дерево – тысячелетний гигант; в чаще его густо переплетенных ветвей, перевитых лианами, образовался как бы прелестный зеленый гамак. Миана с Андре гамак так понравился, что они решили в нем переночевать. Мали же предпочел широкую площадку, образовавшуюся на дереве в том месте, где от ствола отходило множество ветвей толщиной с хорошее дерево, – площадку, где свободно могло бы поместиться человек двадцать. Сюда же поставили корзины с припасами. Приятели развели костер, наскоро поужинали и улеглись спать.
В сладких грезах о родине заснул Андре. И вот около полуночи снится ему, будто он плывет на том самом корабле, на котором он приехал из Франции в Калькутту. Ему кажется, что он лежит в каюте на койке; его слегка качает, и ясно слышатся ему шум морских волн и рев ветра. Судно подходит к порту, завтра оно войдет в Ганг, а денька через три-четыре юноша увидит отца и сестру, свою славную, милую Берту. Как счастлив он вернуться на родину и как все там будут ему рады: их Андре вырос, возмужал, узнал немало всяких наук – словом, стал настоящим мужчиной.
Вдруг страшный, необычайный гул разбудил его. Как бешеный, выл и ревел ветер, ломая деревья, дождь лил потоками, костер потух, и в непроглядной ночной мгле ежеминутно сверкали ослепительные молнии.