Покаяние

Это уже слишком… Явный перебор! Наверно, никто не учил детинушку уму–разуму. По морде никогда не получал. За «базаром» не следит… А за него надо отвечать. В старые добрые времена за такие слова на дуэль вызывали. Но сейчас нет дуэлей, и вся надежда лишь на верный кулак. Поэтому я с деланно–равнодушным видом уткнулся в журнал. Злость — плохой помощник в схватке — закипела во мне, буквы заплясали перед глазами. Спокойно! Без эмоций! Можно козырнуть служебным удостоверением, но тогда верх одержат красные «корочки», а я так и останусь для него «букашкой–таракашкой–козявкой». Пусть расслабится, пусть думает, что я для него не существую. Минуты две–три сижу, закрывшись журналом, успокаиваю нервы. Медленно встаю, даю понять, что хочу выйти. Верзила не против. Снисходительно убирает левый локоть с верхней полки. В то же мгновение наношу свои коронные удары: снизу в челюсть, коленом в пах и головой в лицо. Супермен согнулся, заревел быком, распрямился, но удар в переносицу опрокинул его. Он взмахнул руками и грохнулся на спину.

— Не бойся великанов, — учил меня на занятиях по самбо начальник угро Данилин. — Чем здоровее шкаф, тем громче падает. Исход схватки с преступником решают не рост и сила, а быстрота и натиск.

Я выволок громилу в тамбур, двинул несколько раз по самодовольной харе и напослед, схватив за волосы, шваркнул башкой о своё колено. Он скис, опустился на корточки, не проявляя ни малейших попыток к сопротивлению, что–то мычал, прикрывая ладонями разбитое в кровь лицо.

— Хватит? Или добавить? — с трудом сдерживая себя, спросил я. Он замотал головой, поднимаясь с пола и размазывая кровь на пластиковых стенках тамбура.

— Иди в туалет, умойся и сделай так, чтобы я тебя больше не видел…

Пришла проводница, заохала:

— Весь тамбур уделал, свинота! Ночь не давал мне покоя… Всё выпрашивал… Ну, выпросил? Бери тряпку и замывай всё… А то пойдёшь пешком по шпалам!

…Прихожу в полночь в общежитие швейной фабрики. Проведать симпатичную татарку Зелю. Вахтёрша в слезах.

— Что случилось, тётя Дуся?

— Вон те двое пьяными заявились с гитарой… Кто такие, не знаю… Ещё одну бутылку водки здесь выжрали… Орут, девчонкам спать не дают… Плюют, в углу лужу наделали, туалет устроили, курят, матерятся, окурки бросают… Окно разбили… Хотела в милицию позвонить, так они, сволочи, провод у телефона оборвали…

— Понятно, тётя Дуся… Эй, граждане хулиганы, пьяницы, тунеядцы! Я работник милиции, оперуполномоченный уголовного розыска… Прошу зайти в комнату дежурной… Зачем? Задерживаю вас… Тётя Дуся! Позвоните из соседнего общежития в милицию. Эту ночку друзья проведут в медвытрезвителе, а утречком с ними участковый мило побеседует… За стекло, за телефон заплатить придётся…

По–хорошему сказал. Вошкотиться с ними никакого желания. Ласковая Зеля соскучилась, ждёт–не дождётся. Но не внемлют нарушители правопорядка требованию работника милиции. Болт забили на моё предложение зайти в «дежурку». Обязательно надо им «в рог» дать. Тогда поймут, что к чему. Загорланили под расстроенную гитару блатную песню:

Мама! Я мусора люблю! Ха–ха–а! За него и замуж я пойду! Ха–ха–а! Мусор мне права качает, но по морде получает, Вот за это я его люблю! Ха–ха–а!

— Слышь, ты, мусор! А в пятак получить не хочешь? — подступил подзаборный музыкант, тыча в меня гитарой.

Нет, уж… Мусора простить не могу… И в пятак не хочу. Но если промедлю, получу обязательно. Выхватываю гитару и с размаху опускаю на коротко стриженую голову музыканта из подворотни. Где–то любовно делали этот замечательный инструмент, но совсем не для того, чтобы разбивать его о чью–то дурную башку. Гитара со звоном проламывается, надевается вместо шляпы. Тащу музыканта за гриф, словно упрямого быка за повод, заталкиваю в комнатушку вахтёрши. Его приятель не стал дожидаться оплеухи, сам, качаясь, вошёл. Примолкли, приуныли. Один репу чешет, обломки фанеры из–за ворота достаёт. Другой косится на гриф в моей руке. Куда подевались бравада и спесь? Можно ли было в той ситуации избежать потасовки? Можно, конечно. Я один. Пьяных хулиганов двое. Ночь. Телефон не работает. Помощи ждать неоткуда. Выход один: унижая своё достоинство, заискивая перед наглецами, уговорить их покинуть общежитие, не нарушать сон тружениц швейной фабрики. И они бы ушли с полной уверенностью в безнаказанность.

Я не оправдываюсь и не славлю свои «подвиги». Я рассказал об этих случаях, неправомерных с точки зрения адвокатов и уголовно–процессуального кодекса, лишь затем, чтобы показать незащищённость работника милиции при исполнении им служебного долга. Американскому полисмену нет необходимости пускать в ход кулаки, применять силу. За неподчинение полицейскому, за оказание сопротивления при задержании и, тем более, при нападении на него, там предусмотрены законом суровые наказания, вплоть до пожизненного заключения и казни на электрическом стуле. Никто не рыпается там на шерифа, следователя, детектива.

У меня, как и у всякого опера, было личное табельное оружие — пистолет Макарова. Я редко носил его с собой. Где и в кого стрелять? В общественном месте? В человека, оказавшего сопротивление при задержании? Затаскают потом по судам и прокуратурам. Замучаешься писать объяснительные и рапорта. Почему стрелял? Не было ли превышения пределов самообороны? Вызвано ли было применение оружия необходимостью явной угрозы? Был ли ты трезв и вменяем? Был ли предупредительный выстрел и где стреляная гильза? Долго будет тянуться разбирательство, мотая нервы работнику милиции, и долго ему придётся доказывать свою правомерность. А не докажет — выпнут из органов, а то и к уголовной ответственности привлекут. Нет, уж… Пусть лучше мой «ПМ» в сейфе лежит, от греха подальше. Это в нынешних сериалах типа «Глухарь», «Убойная сила», «Улицы разбитых фонарей» опера лихо стреляют на поражение в каждом фильме, по несколько человек убивают. Легко и просто. Как воробьёв из рогатки. И никто не требует с них отчёта за такую убийственную стрельбу. Глупости это. Остросюжетные выдумки сценаристов, навороченные фантазии режиссёров для подогрева скучающих у экрана телезрителей. Натуральное враньё! Поинтересуйтесь в любом отделе милиции, хоть самом убойном–заубойном, скольких преступников, пусть даже самых отъявленных бандюганов, убили их сотрудники. Над вами откровенно посмеются. Ну, не без того… Может, когда и было… Зато погибших работников милиции немало. Бандиту — ему что? Терять нечего. На «кичу» — в тюрягу на длительный срок не хочется. Пытаясь уйти, не задумываясь всадит пулю, пырнёт ножом, полоснёт бритвой. Одного такого, с опасной бритвой мы взяли в троллейбусе.

…Одно время задрали нас «щипачи» — карманные воры. Кстати, по карманам они шарят редко. Всё больше по сумкам и пакетам. Тактика этих мелких жуликов такая: в переполненный автобус, трамвай, троллейбус в часы «пик» входят пассажиры. Сзади их усиленно подталкивают карманники — разудалые приличного вида парни, весёлые, симпатичные. И не подумаешь, что они воры. С прибаутками, шутками умышленно создают толчею, отвлекая внимание ротозеев от их ридикюлей, сумочек, пакетов. Пихаются карманники, и при этом одним ловким движением расстёгивают сумочку, взрезают пакет.

— Ну, гражданочка, подвиньтесь немного… Так, ну, ещё немного… В тесноте, да не в обиде… А знаете анекдот: «Едет чукча в электричке… Тут контролёры… Ваш билет? А он два подаёт… Зачем два? А вдруг потеряю — один запасной! Ну, а если и этот потеряешь? А у меня ещё один есть». Пассажиры смеются. Вдруг вопль:

— Ай, сумка моя открыта, кошелька в ней нет!

Напрасно теперь обыскивать стоявшего рядом вора, заговорившего зубы и укравшего кошелёк. Он передал его подельнику, стоявшему сзади, тот другому, который уже вышел на остановке. Напрасно даже хватать карманника за руку с зажатыми в ней кошельком или документами. Он успеет бросить их на пол и в случае задержания начнёт «работать» на публику, голосить, привлекать к себе внимание пассажиров или прохожих.