Покаяние

— Лёха Тихомиров… Земляк из Корсакова. Капитанит на зверобое… Затащил недавно в «Золотой Рог». Нормально посидели. Приличных чувих закадрили… Лёха звал к себе стармехом… Навар у них, не то, что у нас… За котиковый мех, если по уму толкнуть, уйму баксов иметь можно. Ну, ты знаешь, не по мне это дело — драть шкуры… Так ты электриком? — вдруг обернулся ко мне Чупров. — Документ имеется? Покажь!

Я с готовностью подал свидетельство в замусоленной дермантиновой обложке, влажное от ладони, давно сжимавшей его в кармане пальто. Чупров приблизил книжицу к свету настольной лампы, внимательно прочитал запись.

— Электрики по твоей части, Виктор Алексеевич, — сказал Чупров, протягивая свидетельство всё тому же плотному мужчине с кругло–красным, разгорячённым выпивкой лицом, с которого не сходила блаженная улыбка.

Тот посмотрел, поглядывая на меня и на запись в свидетельстве, как бы сверяя одно с другим, положил в ящик стола, что было хорошим знаком.

— Подводником был…, — с теплотой в серых глазах кивнул в мою сторону Чупров. — Ладно, принимаем в машинную команду «Робкого». Временно! До весны… На период ремонта. А там посмотрим…

— Я в путину хочу, — вырвалось у меня.

— Ни одной вахты на «Робком» не отстоял, а уже в путину собрался, — добродушно, всё с той же неизменной улыбкой сказал круглолицый моряк. — Ремонт, это как проверка на вшивость. Понял? Не посмотрю, что тебя Лёха Тихомиров прислал. Будешь баклуши бить — спишу на берег. Завтра оформим твои документы в отделе кадров. А сейчас дуй в ресторан «Утёс», отрабатывай испытательный срок по полной программе!

Он бросил на стол пятирублёвку. Остальные участники пирушки не замедлили добавить рублей, трёшек, пятёрок, десяток. Не считая, я сгрёб кучу денег в шляпу, надел на голову и вышел из каюты. Перешагнув через храпящего на корме вахтенного, бегом сбежал по трапу китобойца. Я летел как на крыльях, подгоняемый радостными мыслями: «Меня приняли! И даже не матросом, а электриком! Я в команде «Робкого»! Пока временно… Ну, и пусть… Я постараюсь и весной уйду в море на китобойце… Ура капитану Тихомирову! Да здравствует морская дружба!».

Из ресторана я возвратился на такси. «Волга» подкатила к трапу «Робкого». Молодой водитель, помогая поднять из багажника ящик с бутылками «Столичной» и двумя каральками копчёной колбасы, завистливо присвистнул:

— Ничего себе гуляют китобои!

Вахтенный матрос, привалясь спиной к шпилю и раскинув руки, сидел на палубе. Осоловелым взглядом уставился на ящик с водкой, попытался встать, но запутался в полах тулупа и, завалившись набок, вырубился напрочь.

Я внёс ящик в каюту старшего механика под одобрительные возгласы. Зазвенели выставляемые на стол бутылки.

— Молодец, гонец! — одобрительно сказал мужчина с красным лицом. Как вскоре я узнал, это был первый электромеханик Чугунов. — Сегодня в ночь на пожарную вахту заступишь…

— Есть заступить на вахту! Разрешите идти? — с радостной поспешностью привычно вскинул я руку к головному убору, да так бойко, что все засмеялись.

— Стоп, машина! Полный назад! Крепко вас надрючили на военке! У нас не козыряют, — осклабился в улыбке Чугунов. — У нас, ежли что не так, просто гонят взашей с судна… Воспитанием нам тут некогда заниматься. Море не мать, а злая мачеха, с ним шутки плохи. Ошибок не прощает. Так, что, давай, парень, без козыряний, но с полной отдачей… Мы всей командой будем надеяться на тебя, а ты будешь надеяться на всех нас… Как у мушкетёров… Один за всех! Все за одного! Наливай, Валера!

«Столичная» забулькала в стаканы. Чугунов придвинул один мне:

— Накати за первую вахту на «Робком»!

Полный стакан колыхался в руке. Не доставало мужества поднести его ко рту. Видя мою нерешительность, Чугунов для поддержки отломил кусок колбасы, подал мне.

— За ваш успешный приход с путины, — оттягивая момент пития, начал было я, но Чугунов поднял руку:

— Стоп, машина! Травить якоря будем после, а сейчас, давай, полный вперёд!