– Скоро узнаете. У нас впереди много времени.
По знаку сержанта один из гвардейцев целится в дона Педро острием своего штыка. Все еще растерянный, беспомощный, с побагровевшим от стыда и унижения лицом, дон Педро неохотно натягивает на себя камзол, берет плащ и шляпу. Пока он одевается, дон Эрмохенес в отчаянии наблюдает за тем, как гвардейцы конфискуют все бумаги, находящиеся в комнате, и засовывают их в парусиновый мешок.
– Вы не имеете права, – бормочет библиотекарь. – Это частные документы, а мы… мы – уважаемые люди… Я решительно протестую против такого произвола!
Сержант не обращает на него внимания.
– Протестуйте сколько влезет… Объяснять будете в протоколе, а сейчас – на выход. – Он кивает на дверь.
Они спускаются по лестнице вслед за сержантом, сопровождаемые тремя гвардейцами. Внизу стоит хозяин постоялого двора, топчутся слуги и несколько постояльцев, полуодетые, в ночных сорочках; все они смотрят на адмирала и библиотекаря удивленно и подозрительно. Возница Самарра сидит за столом в углу под присмотром другого гвардейца. Его допрашивает какой-то тип в длинном сером рединготе. Заметив адмирала, Самарра бросает на него беспомощный взгляд.
– Это наш кучер, – говорит дон Педро сержанту. – И, насколько нам известно, он не сделал ничего дурного.
– Это мы проверим, – сухо замечает сержант.
Они выходят в темноту улицы, где их немедленно окружают сырость и холод. Сержант шагает впереди с фонарем в руке, сопровождая их до экипажа, в который усаживаются все по очереди.
– Куда нас везут? – спрашивает адмирал.
Ему никто не отвечает. Экипаж катится в темноте, сначала пересекает мост, затем движется вдоль стоящих рядком домов, которые в этот час почти не видны. Наконец прибывает на площадь, где также царит непроглядный мрак, сквозь который можно разглядеть очертания старой церкви. В полусотне шагов они останавливаются у здания, расположенного по соседству с ратушей, и академики выходят из экипажа. Входят внутрь здания и попадают в грязную комнату, кое-как освещенную масляным фонарем, где обнаруживаются стол, несколько стульев, высокие часы, пирамида для ружей и два открытых шкафа, заставленных папками с документами, а над всем этим царит цветная гравюра с изображением Людовика Шестнадцатого. По ту сторону приоткрытой двери виднеется железная решетка тюремной камеры.
– Мы в тюрьме? – в ужасе вопрошает дон Эрмохенес.
– Похоже на то, – с тревогой в голосе вторит ему адмирал.
Сержант пододвигает стулья и ставит их возле стола.
– Присаживайтесь… И рта не открывайте, пока я вам не прикажу.
– Вы грубиян и злоупотребляете властью. – Дон Педро не подчиняется приказу, пока один из гвардейцев не усаживает его силой. – Объясните мне, что здесь происходит. Я настаиваю!
Сержант склоняется к нему и насмешливо смотрит ему в глаза:
– Как вы сказали? Настаиваете?
– Именно, мсье. Я понятия не имею, что происходит, но вы зашли слишком далеко.
– Да что вы говорите! Так-таки слишком далеко?