Эта ночь прошла так же, как предыдущая, она была восхитительна и показалась нам ужасно короткой, души наши так гармонировали между собой, что наше несхожее прошлое совершенно исчезло. Казалось, мы знали и любили друг друга с тех пор, как впервые увидели свет.
Около полудня Константин и Фортунат вернулись с Андроса, я хотел было идти к ним навстречу до пристани, но у меня не достало духу.
Константин сразу же пришел ко мне в комнату сказать, что недели через две он снова отправляется на крейсерство, он прибавил, что остановится на некоторое время у острова Сциоса, и спросил, не хочу ли я воспользоваться этим случаем, чтобы пробраться в Смирну и исполнить поручение Апостоли.
Ясно было, что Константину не хочется, чтобы я без них оставался на Кеосе, и потому немногие слова его потрясли всё с такими трудами взгроможденное здание моего благополучия. И я вспомнил о маленьком черном облаке в Бискайском заливе, которое превратилось в страшную бурю.
Покинуть Фатиницу! Мне даже и в голову не приходило, чтобы это когда-нибудь могло случиться, а между тем оставаться с ней было невозможно, не подав подозрения Константину и Фортунату. Выпутаться из положения, в котором я тогда находился, можно было только двумя средствами: ехать с Константином или все рассказать ему, покинуть Кеос или остаться там, сделавшись женихом Фатиницы.
Таким образом я, завязав глаза, бросился по пути, куда вела меня моя любовь, а теперь строгая рука сорвала повязку с глаз, и я очутился лицом к лицу со страшной действительностью.
Я написал Фатинице, что отец и брат ее вернулись и что потому я приду на свидание позже обыкновенного. Я не выходил из комнаты до тех пор, пока Константин не заперся у себя, тогда на цыпочках вышел, украдкой спустился с лестницы и, как тень, стал пробираться вдоль стены. Дойдя до обыкновенного места, я бросил свою лестницу. Фатиница уже ждала меня и привязала ее; через минуту мы были вместе.
Я еще не соскочил со стены, как она уже заметила, что я печален.
– О боже мой! Что с тобой, мой милый? – спросила она с беспокойством.
Я печально улыбнулся и прижал ее к своему сердцу.
– Говори же, говори, ради бога, ты меня мучишь… Что с тобой?!
– Да то, моя милая, мой ангел Фатиница, что твой отец недели через две уезжает.
– Знаю, он мне сегодня говорил… О боже мой! Я тебя так люблю, что совсем и забыла об этом! Да это должно печалить не тебя, а меня… Что тебе до того, здесь ли он или нет… Он не твой отец…
– Нет, Фатиница. Но он берет меня с собой… Он уже намекал мне, что надо готовиться к отъезду. Остаться здесь значило бы возбудить подозрения. Но я не могу уехать, я не в силах тебя покинуть.
– Но что же ты не скажешь ему?.. Он уже и без того любит тебя как сына… Мы обвенчаемся… и будем счастливы.
– Послушай, Фатиница, – сказал я после минутного молчания, в продолжение которого она смотрела на меня с неизъяснимым выражением беспокойства. – Выслушай и не спеши осуждать того, что я скажу тебе.
– Говори.
– Если бы матушка твоя была еще жива, но ты была бы в разлуке с ней и с отцом, решилась бы ты выйти замуж без их согласия?
– О нет, никогда!
– А я, Фатиница, далеко от отца и от матери, которых люблю всей душой, я и без того уже причинил им слишком много печали, потому что теперь они знают, что я разрушил все надежды, которые они полагали на меня, потому что теперь я, верно, приговорен военным судом к смертной казни и навсегда изгнан из отечества. Таковы наши законы, Фатиница. Вернись я в Англию, и смерть моя неизбежна.