– А деревню вы спалите?
– Таков приказ. Всё – дотла. Тут ничего не поделаешь.
– А где же людям после нас жить?
– Война, Курсант, это не состязание в благородстве. Сколько деревень ваши пожгли? Они думали о том, что без крова оставляют детей и стариков?
– Мы – не армия. И вы – не армия. Зачем нам друг друга убивать? Давайте разойдёмся по-хорошему. Если даже и ваша возьмёт, то и половину твоей сотни, атаман, мы тут, перед деревней, положим. Отведи своих людей, и мы не будем вас преследовать.
Атаман Щербаков снова сдержанно засмеялся и сказал:
– Ты, Курсант, меня, как девку, не уговаривай. Молод ещё. И деревню я сожгу. И, если не сложите оружия и не отпустите пленных, не сносить головы и вам. А тебя я казакам отдам.
– У меня пленных нет. Они сами к нам, добровольно, перешли. И теперь находятся на позициях. Стреляют.
– Вот как? А это и неудивительно… Это, Курсант, и есть так называемый русский народ. Вот вытряхну вас из деревни, и оставшиеся в живых тут же руки подымут. Это уже проверено. Поставлю вас во рву. А одного вызову к пулемёту. В обмен на жизнь. И, поверь мне, человеку бывалому, твой самый верный боевой товарищ, именно тот, кому ты сейчас доверяешь как себе самому, исполнительно, старательно выполнит мой приказ. Так старательно, как даже мои не умеют. И пулемёт для этого дела мы возьмём ваш. Так что не искушай судьбу. Времени даю вам на размышление пятнадцать минут.
– Час.
Но атаман стоял на своём твёрдо:
– Я сказал, пятнадцать минут.
– Тогда нам достаточно и пяти.
– А я сказал, пятнадцать. Ровно через пятнадцать минут договорённость о перемирии прекращается. Всё. Ты мне надоел, Курсант, – и атаман резко повернулся на каблуках и зашагал в сторону леса.
Ровно через пятнадцать минут казаки начали обстрел. Воронцов приказал не отвечать и открывать огонь только в том случае, когда цель будет достаточно хорошо видна.
Вскоре стало ясно, что казаки пытаются охватить Прудки с трёх сторон. Тогда Воронцов снял с основных позиций один пулемёт, усилил расчёт ещё тремя автоматчиками и снайпером, направил их на юго-западную окраину. Там, в овраге, выходящем в сторону леса, они заняли позицию. Овраг хорошо простреливался вдоль. Со стороны поля подойти к нему тоже было невозможно.
На рассвете казаки атаковали сразу со всех сторон. Первую атаку отряд отбил. В поле стонали раненые, чернели тела убитых. Но вскоре атаман Щербаков снова поднял сотню в атаку. На дороге перед школой Воронцов хорошо слышал его голос.
– А ну-ка, станишники, мать вашу-перемать! – ревел он. – Неужто смоленским мужикам уступите! Вперёд!
Двое казаков, на бегу стреляя из автоматов, появились перед крыльцом школы совершенно неожиданно. Воронцов прицелился и выстрелил в одного. Тот прыгнул за колодезный сруб. Турчин встретил автоматной очередью второго. Казак закричал, видимо, раненый, и повернул было назад, но под ногами у него разорвалась граната.
– Ещё одна такая атака, и они ворвутся в деревню, – сказал Турчин.