– На меня бабочки садились только в детстве, когда я совсем маленькая была. А почему она на тебя не села? Ты ведь тоже хороший. Добрый.
– Я – другой. В людей стреляю. Убиваю. И это она тоже чувствует. От меня пахнет порохом и смертью. – Он с трудом выдохнул эти тяжёлые слова, и ему снова захотелось поскорей уснуть, чтобы не думать уже ни о чём и освободиться от всех ощущений и воспоминаний, особенно о том, что произошло совсем недавно, днём.
– Что ты такое говоришь, Саша! Не смей говорить о себе такое! Разве можно?
– Да, я знаю… Порохом и смертью. Так пахнет окоп.
Бабочка вспорхнула и исчезла где-то за печной трубой, в потёмках.
– Видишь, ты испугал её. Больше такое о себе не говори.
Некоторое время они лежали молча. Но молчание его утомляло больше, чем воспоминания, чем пережитое.
– Сегодня мы захватили много трофеев и среди прочего сундук. Знаешь, что в нём?
Она замерла, слушая его.
– Женские вещи. Красивые платья из шёлка, платки, шали и прочее. Всё очень красивое. Хочешь, я принесу тебе что-нибудь?
– Ничего мне не надо. Это ведь всё – чужое. Награбленное в чужом доме. Кто-то это носил. Платье – это ведь не телогрейка, которую можно и с чужого плеча, чтобы только согреться. У нас так принято: можно надеть платье сестры или подруги, и тогда ты разделишь её судьбу. Счастье или несчастье, – и вдруг она встрепенулась, выскользнула из его рук и сказала: – А у меня есть красивое праздничное платье. Хочешь, покажу? Я его спрятала. Сейчас достану. Хочешь?
И через минуту-другую она уже вышла из-за занавески в белом с васильками платье с кружевным воротничком. В тёмно-вишнёвой шали, накинутой на плечи. Она вся сияла, как новогодний снег. И он сказал:
– Какая ты красавица!
– А ну, кавалер! – засмеялась она, играя ямочками на щеках. – Приглашай меня на танец! Что оробел?
Он поймал её послушную, влажную от волнения руку, обнял за талию, и они вначале тихо, приноравливаясь друг к другу, а потом всё смелее и стремительнее закружились по горнице. Над ними летала бабочка-королёк. Тихо поскрипывали под ними половицы, выскрипывая какую-то смутную мелодию, которую напевала шёпотом Пелагея. Тихо шуршали угольные крылья бабочки. Тишина стояла и за окнами. Им казалось, что точно такой же тишиной объят весь мир. Весь мир отринул войну и позабыл о ней…
Они проснулись оттого, что в стороне Андреенского большака раз за разом прогремели несколько одиночных выстрелов.
– Ой, Сашенька, что-то случилось!
Они вскочили.
– Уходи! В лес! Возьми автомат!
Он показал, как им пользоваться.