– Дас штимт, дас штимт, – покачал головой Штрекенбах. – Дизе веге фюрен нах Москау. Абер аллес зинд шлэхт.
Немец захлопнул дверь. Машины одна за другой вырулили на дорогу.
– Шо вин? Га?
– Что все дороги ведут в Москву. Но все они отвратительны.
– Эх, староста! З вогнем играешь!
Матвийчук ловко вскочил в седло, поправил приклад винтовки. Оглянулся на стоявших у стены. Взгляд его сразу отяжелел. Потянул из голенища сапога черенок плётки.
– А ну, краснопёрия сволочь! В шэшэнгу по два и – бигом арш!
– Господин полицейский! – закричал Пётр Фёдорович. – Господин полицейский, господин Штрекенбах не отдавал такого распоряжения, чтобы наших мужуков из деревни угонять!
– У твоих мужикив, старык, почты у всих пулеви ранення и офицерська выправка. Пыпийды, а то конэм затопчу!
Колонна двинулась к лесу. Но вскоре один всадник резко повернул коня и поскакал назад.
– Кузьма! – крикнул вслед всаднику Пётр Фёдорович. – Не смей!
В ответ Кузьма оскалился и с силой вытянул гнедого плетью.
Пелагея откупоривала банку тушёнки, когда в сенцах стукнула дверная клямка и послышались чужие шаги. Она торопливо сунула банку в стол.
– Пелагея? Ты дома?
Кузьма постоял у порога и, не дождавшись от хозяйки ни слова, ни жеста приглашения, гремя шпорами, шагнул на середину кухни.
– Что тебе надо? Тёплое я всё отдала. Или за исподним пришёл?
– Твоё исподнее мне без надобности. У тебя по этой части свой спец имеется, – ухмыльнулся Кузьма.
– Ты что же, только для того зашёл, чтобы сказать мне об этом? – усмехнулась и Пелагея.
– Где твой постоялец? – сразу изменился в лице Кузьма. – Ну? Где он?
– Валенки с ног стащили… Новая власть… – будто не слыша его вопроса, снова ответно усмехнулась Пелагея и вскинула голову.