Эверт фон Рентельн какое-то время надеялся, что германский Ordnung всё же возьмёт своё, и стальные клещи танковых армий в ходе грандиозной по своим масштабам операции «Тайфун» замкнут кольцо вокруг Москвы. Ни о каком затоплении города, конечно же, не могло быть и речи. Армии нужно было зимовать в тёплых квартирах. А зима уже пробует местность первыми снегопадами и ночными заморозками. Но немцы остановились и начали окапываться. Из штабов поступали сведения о том, что на северном крыле фронта, под Дмитровом, и на юге, в районе Тулы, танковые армии продолжали успешно наступать. А здесь, в центре, наступление, похоже, заглохло. Для новых атак не было сил. Советы же создавали сплошную линию фронта, подтягивали резервы, создавали склады боеприпасов в непосредственной близости от передовой.
Свидание с родиной, о котором все эти годы, проведённые на чужбине, мечтал бывший офицер русской армии, а теперь лейтенант спецподразделения абвера «Бранденбург-800» Эверт фон Рентельн, похоже, могло действительно не состояться…
Но в последние дни командование XII и XIII армейских корпусов, сделав частичную перегруппировку, готовило удар на Серпухов с целью овладеть этим узлом важнейших коммуникаций и выйти на московское шоссе. Одновременно 2-я танковая армия планировала рывок в обход Тулы на Каширу в том же серпуховском направлении. Если операция пойдёт успешно и получит развитие, сюда, в пробитую брешь, как в гигантскую трубу, устремятся все свободные и резервные части. На усиления удара прибыла 19-я танковая дивизия. Танки уже стояли в Высокиничах и окрестных деревнях. Танкисты ожидали подвоза горючего и приказа идти вперёд. «Бранденбуржцы» же должны были сделать своё дело: отыскать склады реактивных снарядов новых советских установок и уничтожить их, затем захватить ряд переправ и мостов. Словом, если не обеспечить, то существенно облегчить движение 19-й танковой дивизии на Москву наикратчайшим путём.
И вот группу, которую возглавил лейтенант фон Рентельн, постигла неудача. Их выследили, обложили со всех сторон и расстреливали снайперы. Все, кроме него и ещё одного пулемётчика из вермахта, были уже мертвы. Они оказались расстрелянными в самые первые мгновения схватки. В сущности схватки-то и не было. Был обыкновенный расстрел, и начался он так неожиданно, что вначале никто ничего не понял. Растерянность длилась меньше минуты. Но этого времени вполне хватило снайперам советов, чтобы расстрелять его группу. Уцелели пока только двое: он, фон Рентельн, и один из пулемётчиков. Андрэ с пробитым затылком лежал возле кострища. Пулемётчик, сжавшись, как загнанный зверь, сидел на корточках на дне оврага и пытался зарядить свой пистолет. У него что-то не получалось. Или просто не мог прийти в себя. «Незачем их было брать с собой», – подумал фон Рентельн, наблюдая за движениями рук пулемётчика. В нём, как приступ рвоты, колыхнулось чувство презрения к этому немцу. Кажется, родом он был из Бадена. Но в следующее мгновение он вдруг понял, что единственное, что он ещё может сделать на земле и что ему потом зачтётся, когда ляжет на чашу весов всё доброе и злое, в чём он преуспел, так это спасти жизнь этому жалкому баденцу.
– Уходи! – крикнул он ему.
Тот встрепенулся, посмотрел на него, потом в глубину оврага.
Фон Рентенльн понял его взгляд и снова крикнул:
– Не туда, сынок! Туда! – И указал к ручью, на восток, к Москве.
Всё очень просто. Когда загоняют зверя и знают, где его логово, загнанного обычно перехватывают на наикратчайшем пути. Если баденец не дурак, он обойдёт все посты и выйдет к своим. А впрочем, ему, русскому человеку, которому вот-вот перехватят горло, нет никакого дела до какого-то малодушного немца…
– Туда! Туда! – махнул ему рукой фон Рентельн и, уловив за оврагом, в кустарнике движение, нажал на спуск.
Автомат отстрелял остаток обоймы, пять или шесть патронов. Средняя очередь. Фон Рентельн быстро поменял рожок, взвёл затвор. Нет, он ещё будет сражаться. И тем, кто сейчас обкладывал его, перемещаясь за кустарником и деревьями с целью сближения и верного выстрела, ещё надо пережить его. Доказать своё превосходство. В том числе и в праве любить эту землю, этот лес, пахнущий родиной, и город, к которому ему, Эверту фон Рентельну, пришлось идти двадцать лет. Кто из них, стреляющих сейчас в него, как в дикого и чужого зверя, имеет сейчас большее право любить этот город?!
И когда с противоположной стороны оврага закричали по-немецки: «Солдат!» – и предложили бросить к ногам оружие, он вспыхнул такой яростью, что новая обойма в автомате опустела в несколько секунд.
Голос был знакомым. Но это, как показалось ему, уже начинался бред. Если бы они закричала по-русски, он отреагировал бы спокойнее. Слова врага, и произнесённые по-русски, могли стать последними словами, обращёнными к нему. В последнее время он мало говорил по-русски. Хотя сюда он стремился в том числе и затем, чтобы каждый день слышать родную речь и разговаривать с русскими людьми. Для общения с товарищами по роте вполне хватало немецкого. С Андрэ… С Андрэ он действительно порой разговаривал по-русски. Но немного. Перекидывался двумя-тремя фразами на заданную тему. Тренировки в рамках полигона, только и всего. Когда шли по занятым деревням и городам, по-русски он старался не говорить. Однажды, на окраине Смоленска, он окликнул женщину средних лет. Возможно, они были ровесниками и многое повидали в этой жизни.
– Вы – русский? – закричала она.
Он замолчал и сделал знак рукой: нет.
– Вы – русский! Будьте вы прокляты! Иуды! Иуды! Иуды!
Кто была эта женщина? Что довело её до состояние безумия? Горе? Утрата близких? Зверства тех, кого она считала людьми?
Фон Рентельн снова перезарядил автомат и снова подумал: неужели всё закончится здесь, в сыром болотистом овраге?
Баденец между тем демонстрировал успехи: ещё минута, и он исчезнет за поворотом, а там начнётся пойма, заросшая ивняком и черёмухами. Как буйно она, должно быть, цветёт по весне! Если баденец не окончательно впал в отчаянье и сохранил хотя бы немного рассудка человека, у которого не всё потеряно, он затаится именно там. А потом, когда большевики уйдут, ему ничего не стоит вернуться к своим.
Потом он начал думать о том, как завершить свой поход на родину. В СС выдают ампулу с ядом. У всех офицеров она зашита под воротником – очень удобно. В гранатной сумке, в кобуре, он хранил свой револьвер. Свой талисман – память о том прекрасном мире, в котором он когда-то жил и который защищал до последней возможности.