Леший

Я молчал, согласно кивая.

– Вчера сообщили по линии РОВД: Тюменцев назначен временно исполняющим обязанности начальника УВД. С учетом недавних событий лучше действительно уйти. Я вас ни в чем не подозреваю…

– С какой стати, – прикинулся я, пряча глаза.

– Есть информация, что в нашем округе действует чей-то агент. Немец, что ли. Так что под горячую руку можно нажить неприятности.

– Может, зайдешь на минуту?

– Даже ни на секунду. Сижу в кабинете, как сыч в дупле, третьи сутки. Приказано сидеть, пока убийство Сухова не раскроем.

– Значит, действительно спятил…

– Так что я пошел. А на счет агентов я не верю. Кому нужен поселок с судоремонтным заводишкой… Пока!

Иванов вышел. Мотор фыркнул за воротами и вскоре затих.

«Дело пахнет керосином», – размышлял я, возвращаясь в дом.

– Ну, кто там? – спросили ребята.

– На работу отзывают, – сымпровизировал я на ходу. – Утром надо быть в конторе.

– Завтра? Ну, так это же не сегодня. Завтра еще когда наступит, а мы вот они… Сидим здесь и сегодня, – улыбался Михеичев Николай, владелец одноствольной берданки.

– Спасибо, ребята. Я очень вам благодарен, что помните меня. Но мне действительно пора.

До отправления автобуса оставалось тридцать минут. Надев фуражку и взяв в руку китель, я достал из-под кровати контейнер, подошел к двери. Мать трясло в испуге у косяка.

– Неужели так и поедешь прямо сейчас? – Она не верила в мой стремительный отъезд.

– Да, мама, – ответил я непреклонно. – В самом деле пора. Никого к себе не пускай. А лучше всего отправляйся-ка ты сегодня ночевать к кому-нибудь, хотя бы к тетке Матрене. Ты меня поняла?

Я подмигнул ей. Мать едва заметно качнула головой. Друзья поднялись с насиженных мест. Чачин ухватил со стола бутылку. Мать завернула в газету хлеб, копченых чебаков и колбасу. Пора. Мы вышли гурьбой на улицу и через пятнадцать минут уже стояли у зала ожидания. Касса была закрыта. Обычно она начинала работать лишь по прибытии автобуса. Придет ли он?

Чачин распечатал бутылку и пустил по кругу стакан.

– Сразу же напиши, как приедешь, – наказывала мать. – А я пойду к Матрене, как ты сказал, все веселее будет.