– Лиза, не молчи, прошу тебя! Это молчание меня доканывает сильнее, чем промозглый снежный ветер. Что ты там увидела? С ней всё в порядке? – Кливленд остановился, его дыхание сбивчивое и учащённое, будто он пробежал не один десяток метров, вырывалось белесыми струйками, тут же уносимыми поспешным порывом ветра.
– Это тяжело, слишком. Вы не знаете того, что я, Кливленд. Вы не видели того, что видела я. – Эти слова сошли сами собой, я ещё не знала, как ему донести суть.
– Давай с малого начнём, а потом распутаем клубок. Расскажи мне о Натали.
– Она жива и здорова. Красивая и приятная девушка. И она вас сильно любит, профессор.
– Она меня ненавидит за то, что я пропал? Да?
– Вовсе нет. Она передала вам письмо. Вот. – Я вручила конверт старику, он взял его кончиками пальцев так, словно тот был выплавлен из раскалённого железа. – Ну, же, прочтите его. Это её последняя просьба и пожелание вам.
Его руки задрожали, письмо трепетало в сухих ладонях и, преодолев внутреннее сопротивление своего волнения, Кливленд вскрыл конверт и извлёк из него тонкий белый лист сложенный вчетверо. Трясущимися руками он раскрыл листок и вгляделся в текст на несколько секунд. Руки его опустились, а лицо смотрело в никуда – потерянный и опустошённый взгляд с влажными блестевшими глазами. Он боролся с тем, что прочёл, с тем, что его не оставило.
– Что там, Кливленд? Вам плохо?
– Что она тебе сказала на прощание? Лиза, что она тебе сказала? Я хочу знать дословно, я должен это знать!
– Она сказала: «Идите с миром, и передайте этот мир ему». Это что-то значит?
– О! Это значит всё!
Он протянул мне белоснежный лист бумаги, вопреки моим предположениям он не был исписан сверху донизу, нет, в центре красивым и аккуратным почерком была выведена всего одна короткая фраза, пробравшая меня до самого нутра, ибо смысл её был понятен и мне.
– Мы – чудовища!
Во мне клокотала смесь противоречивых чувств: меня лихорадило от страха, качало от вины и совести, раздирало от ярости и ненависти к той участи, уготованной с рождения каждому наблюдателю, и меня разъедало отвращение к бессилию и к трусости перед труднейшим и ответственным выбором.
– Мы – чудовища!
Казалось, вся кровь отпрянула от моих конечностей и прилила к голове, лицо пылало, и я ощутила по прикосновениям своих ледяных пальцев, как горело оно неестественным жаром. Мелькнула мысль, что лицо сейчас взорвётся, а кровь будет фонтанировать, покидая осквернённое тело, которое начала бить крупная дрожь истерики. Увы, я потеряла контроль над самообладанием, чего не случалось давно.
– Мы – чудовища, профессор! Мы не имеем права вмешиваться в жизни людей, тем более, влиять на их судьбы, их будущее. Но мы нарушаем снова и снова этот запрет. Мы врываемся в чужую жизнь, ослепляем её своим вниманием, привязываем к себе и ува-ля! Бросаем! И кто же мы после этого, как не монстры? А у людей жизнь наперекосяк после знакомства и дружбы с нами. Как же я ненавижу!
– Браво, Шерлок! Ты раскрыла основную суть и плату за дар-проклятие. Ведь помимо одиночества, что уже есть пожизненная плата за услуги проката времени, осознание истинного вреда и того, кем является каждый наблюдатель, – и есть вся его карма, его невидимое клеймо, его бремя. Мы – чудовища, Лиза, и, чем быстрее ты смиришься и примешь эту истину, тем дольше проживёшь. Героями нам, увы, не стать. Мы – пауки, что тихо и незаметно сидят в тёмных углах и ткут прозрачную паутину из наблюдений. Но стоит пауку выйти на свет, и все видят его уродливую личину, которая навечно остается в памяти.
– Я чувствую себя паршиво, вы бы видели её глаза! Она даже не усомнилась в том, что я о вас сказала. Она мне поверила полностью и даже защищала вас! Я увидела радость на её губах, когда она произносила: «Ведь он прислал вас узнать, всё ли у меня в порядке. А это значит, что я ему не безразлична спустя столько лет». Боже, она даже не представляет, сколько лет меж вами лежит в пропасти времени!
ebooksa