Голова горела…
Он повел глазами, медленно вращая белками с красноватыми жилками, в одну сторону, потом в другую, потом запрокинул голову.
Веки тихо наползли на глаза, Рот оставался полуоткрытым.
Он слабо, втянув в рот, прижал нижнюю губу зубами, и сейчас же губа, словно сама собой, высвободилась из-под зубов и отвисла.
— Воды…
Но он сам не услышал своего голоса… И он знал, что, если бы он имел возможность запросить громко, во весь голос, его все равно никто не услышал бы.
Но он опять повторил, почти беззвучно шевеля губами:
— Воды…
Облизнул горячие губы кончиком языка и прошептал еще тише:
— Хоть бы каплю…
Глаза совсем закрылись. Грудь задышала слабо, тихо. Еще больше запрокинулась голова…
Снова тихо зашевелились запекшиеся губы… Блеснули кончики белых зубов…
— Хоть бы росинку… Сестрица!..
Ему показалось в это мгновенье, что он на перевязочном пункте. Там много воды. Целые баки…
И он уж видел эти баки… И казалось ему — уже он слышит шум шагов… Вот-вот холодный краешек стакана коснется воспаленных губ…
Или, может-быть, воды принесут в корце?
Начался бред.
Но бред был мгновенный. Мысль о воде, мелькнувшая в мозгу, облеклась в формы и образы, но эти образы исчезли так же мгновенно, как мгновенно родились — вместе с другой мыслью:
«Скатился под откос… Один… никто не видит».
Он открыл глаза.