Пошел как обычно, с группой Лорда. Девять нас было: Лорд, Лева, Щур, Болек Комета, Ванька Большевик, Мамут, Фелек Маруда и Элегант. Другие по разным причинам не пошли. Товар несли мы дорогой — выделанные кожи: хром, лак, сафьян. Все наилучшего качества. Но́ски тяжелые, аж по сорок фунтов, но небольшие и удобно пакованные.
Двинулись, как только стемнело. Мело немного. Как раз хорошо. Но после второй, советской, границы замело по-настоящему. Завыло и захлестало. Скоро вся околица превратилась в море летучего снега.
Мы остановились, сбились в кучу. Стараясь перекричать ветер, Левка предложил нам возвращаться в местечко. Лорд не соглашался. Говорил, мы треть дороги уже осилили, а возвращаться опасней, чем вперед идти: трудно разглядеть, где граница, и попасться легко… Неправду говорил, потому что по такой погоде погранцы по землянкам сидят да у огня греются. Знают: в такую ночь контрабандистов едва ли встретишь, а вот волчью стаю — запросто. Лишь изредка бродят вдоль границы усиленные патрули.
Но пошли дальше. Лорд, Мамут и Комета по очереди вели группу. Первому труднее идти, нужно тропить глубокий снег.
Вскоре метель стала ураганом. Совершалось вовсе удивительное: ветер срывал снег и швырял высоко вверх, а мы, измученные и ослепшие, брели по голой обледенелой земле. Скользили, падали. Негде ногу поставить, чтобы не соскользнула. А через несколько минут ураган обваливал нам на головы все поднятое. Иногда по шею засыпало рыхлой, зыбкой массой снега. Тогда останавливались, отдыхали. Потом медленно, шаг за шагом, пробирались вперед, утопая в сугробах.
Ураган, казалось, задался целью не пустить нас, не позволить дойти. Неожиданно поддувал сзади, будто помогая. Толкал сильней, вдруг отступал, и мы, не ожидая, валились на спины. Утихал на секунды, а когда мы вставали и начинали идти вперед, одним ударом спереди заставлял нас остановиться. Выждав, наклонившись вперед и расставив руки, чтобы удержать равновесие, все-таки продвигаемся. Выглядит так, будто плывем в необъятном белом водовороте. Иногда дует вверх и будто смеется весело, торжествующе, а мы снова падаем на снег, выжидая и едва дыша. Сидим в снегу, а ветер воет над нами. Кажется, вовсе ему нет до нас дела. Забавляется: поет, взвизгивает, хохочет, повевает, гоняется за снежными хлопьями.
Встаем — и он встает. Бешеный, ледяной, острый, безжалостный. Сперва бьет по глазам целым сугробом снега. Наклоняем лица — приветствуем его и умоляем. А его не уговорить. Мало ему сугроба, так он, бешеный, злой, пьяный, сгребает снег с необъятного пространства полей и валит нам на головы. Уже и не слышно, как торжествует, ухает и рычит. Мы оглохли и ослепли. Захлебываемся мелким, холодным, колючим пухом.
Выбираемся из завала. На ощупь находим друг друга и, проваливаясь по грудь в снег, спускаемся с длинного, плавно снижающегося взгорья. Ветер молчит, и оттого страшно: снова готовит сюрприз! И не ошибаемся. Неведомо откуда пара тонн снега с разгону плюхается нам на головы. Лечь наземь не успеваем — сейчас же бьет по лицам ураганный порыв. Видно, поглядеть решил, что там с заваленными. И снова гора снега валится на нас. Опять дует, вздымает, хлещет — опять обвал! Раз за разом, удар за ударом.
Так лишь люди забавляются. Бросят в чан девять жучков-хрущиков, а потом швыряют мукой в них да выдувают ее. Забава безумца, глупая и жестокая. И у нашего палача жалости не было. Менял пытку, способ нападения, хоть мы вовсе противиться не могли. Устраивал засады. Затаивался. Громоздил на пути снеговые горы. Хотел нас ослепить, повалить, раздавить, размозжить. Шалел, метался. То разражался сатанинским хохотом, то стонал, то взвизгивал.
Я шел сощурившись. Крепко натянул шапку на уши, наклонился вперед. Шатался, падал, вяз в сугробах, но упорно продвигался, выискивая всякую возможность сделать хоть сколько шагов. Время от времени останавливался вместе со всеми — посмотреть, не отстал ли кто.
Когда уходили с поля в лес, шлось легче. Там заслоняли деревья, разбивали атаки ветра. Там отдыхали. Но лес кончался, и снова приходилось выходить на поле и продираться вперед, стиснув зубы, сжимая кулаки.
Шли мы, вовсе не заботясь об осторожности. Кто мог нас заметить? Кто в такую ночь выйдет из дому? Одни мы живые на огромной, залитой потоками снега равнине.
Несколько раз останавливались, пили спирт. Сил прибавлялось для новой борьбы со снежной бурей. Бежал по телу огонь, становилось жарко и душно. По лицу лил пот. С раздраженных глаз сочились слезы. Не шли мы — пробивались. А ветер вокруг рычал, плакал, выл, пел, свистел. Рвал на нас одежду. Сдирал но́ски. Мотал перед нами снегом, как белым плащом. Накатывал морем, грохотал громом и хохотал, хохотал, хохотал…
Казалось: и не выбредем оттуда, останемся навсегда в кромешном белом аду. Но удивительно: когда, ослепленный, закрывал глаза, иногда видел голубое чистое небо, свет солнца, цветы. Видел красивое лицо Фели, улыбку Бельки. Слышал гармонь, песню Славика. А чаще всего вставала перед глазами Леня. Видел ее отчетливо, слышал ее голос и смех. О ней думал чаще всего. Может, потому что с ней было мне всего лучше, теплее, спокойнее.
Может, через час или два приду к ней. А может — никогда.
Под самое утро, полностью выбившись из сил, дотащились мы до хутора Бомбины. Шли мы четырнадцать часов. Хлопцы сели на снег и казалось: все, с места не двинутся. Выглядели жутко.
— Пойдешь на хутор? — спросил меня Лорд.
— Так.
— Иди и смотри! В такую ночь трудно что-то заметить, следов-то нету.
— Добре, я присмотрюсь особо.
ebooksa