— Ты послушай, что скажу тебе, — военный повернулся ко мне. — Правду говори: сколько раз с контрабандой был и где товар прячешь? Ты ее не жалей. Ты о себе подумай. Пойми, если не контрабандист ты — значит, шпион. Ну, думай!
— Не контрабандист я, не шпион. Пришел, потому что хочу навсегда остаться в России.
— Так и останешься навсегда. Только в земле, понял? — отозвался Макаров.
Не ответил я ему, посмотрел только с отвращением и ненавистью. Мое молчание его разозлило.
— Чего ты с ним возишься? — спросил военного. — Задать ему баню, сразу запоет!
Шагнул ко мне со стиснутыми кулаками, щерясь, ухмыляясь золотозубо. Вспомнилось мне, что Гвоздь отбивался, и думаю: «Все равно бить ведь будут! Так пусть хоть не за так!»
Одежда была на мне мокрая насквозь, и я дрожал от холода. А Макаров, верно, думал, я от страху трясусь. Видно, добавилось наглости, раззадорился. Вот только когда ударил он, я удар отбил, да и вперед качнулся. Сильно двинул, всем весом — и лбом ему в нос, в зубы. Удар этот «бык» называется, а еще его зовут «датским поцелуем». Действует страшно. Мне показалось, кости хрустнули. Макаров взвизгнул и грохнулся на пол. Закрыл руками лицо.
— Взять его! — крикнул военный красноармейцам.
Я вскочил на лавку, с нее — на стол. Содрал со стены большую, в тяжелой раме олеографию, швырнул в лампу, висевшую под потолком. Звякнуло стекло — в избе стало темно. Я шарю руками по стене, ищу, чем отбиваться. Нащупал большой дубовый крест, содрал. Тяжелый оказался.
Тут вспыхнули фонари, и свет на мгновение ослепил меня.
— Взять его! — снова крикнул военный.
Я поднял крест. Красноармейцы не решались, замешкались. А я, пользуясь тем, опрокинул стол, стал за ним, как за баррикадой.
— Сдавайся, а то пулю в лоб! — заорал военный.
— Давай, хамье! — кричу им. — Цепи потеряли, так шкуры теперь сдираете? Давай!
— Взять его! Вперед! Прикладами!
Солдаты бросились на меня. Я яростно отбивался. Будто снова вокруг меня ураган стал. Только теперь меня кровь слепила. Слышал не вой ветра, а крики красноармейцев да тихий плач Лени. Меня стол заслонял, помогало немного, но вскоре его оттащили.
Тогда кинулся я вперед, лупя вслепую крестом во все стороны. Меня били прикладами — а я почти и не чувствовал.
Вдруг чувствую — голова плывет. Пол качается под ногами. Вдруг последним проблеском увидел у своей головы чью-то ногу. Вцепился в нее зубами.
— Ах ты сукин сын! — заорал военный.
Больше ничего и не помню. Уплыло все в темень…