Проходя на озеро, я вижу «надворные» постройки Селивана: землянку для овец, маленький амбарчик на курьих ножках и еще какое-то сооружение из бревен, наполовину засыпанное снегом…
Когда Горлов стал перевязывать свою опаленную руку, Калин Иваныч не одобрил ни цинковую мазь ни вазелин.
— Табачным пеплом надо присыпать, — сказал он. — Как рукой снимет.
И серьезно предложил выколотить на больную руку пепел из своей трубки.
Не смутившись нашим неверием, он сообщил еще несколько самых верных медицинских средств. При нарывах, например, нужно собирать еловую серу, разжевывать ее, пока она не станет мягкой как тесто, и потом прикладывать к больным местам. От ушиба лучшее средство — туго прибинтованная тонкая пластинка сырого оленьего мяса. А поносы «моментом» излечиваются, если завернуть в тряпку немного соли, бросить ее в огонь, а когда тряпка сгорит, оставшуюся от соли золу разболтать в воде и выпить…
К этим средствам всегда прибегают охотники-лопари.
В давние времена, когда Кольский полуостров еще не пересекала железная дорога, наш таежный эскулап служил земским ямщиком на почтовой станции. На «перекладных» оленях он возил тощую почту, редко заглядывавшее в эту глушь начальство, случайных путешественников, купцов, отправлявшихся в Колу на ярмарку.
Участок Калина Иваныча проходил по Имандре. На озере часто случалась пурга, сбивали с дороги туманы, а подчас в темноте можно было въехать и в свежую полынью, которые то там, то здесь часто появляются на Имандре.
Раз в такую полынью Калин Иваныч попал ночью вместе со своим пассажиром — очень важным приставом, который спешил по служебным делам в Колу. Сам Калин Иваныч успел сразу выскочить на лед. Пристав же ехал в «балке» — низких санях, закрытых сверху наглухо брезентом, из-под которого вылезть без посторонней помощи было затруднительно. Кроме того пристав был закутан в шубы, одеяла и ровы, и когда в балке показалась вода, он очутился в беспомощном состоянии. Он мог только кричать, что и проделывал, не щадя сил. С большим трудом Калину Иванычу удалось вытянуть на лед своего пассажира. При этом лопарь три раза сам окунался в морозную воду.
Пристав не спустил лопарю его оплошности. Калина Иваныча уволили со станции. Теперь старик очень любит вспоминать о давнем происшествии на Имандре. Это — его «революционное прошлое»…
На следующее утро вопреки гирвасу, который все еще продолжал чесать рога, оттепель не прекратилась. Снег осел, сморщился и стал похож на грязную жеваную бумагу. Сани тащились по нему как по песку.
За первым же озером обнаружилось, что наш возница дальше дороги не знает. Он долго вез нас вдоль тайболы, не въезжая на нее, потом остановился, слез с саней и спокойно объявил, что дороги «нисколько не знатко и не видко».
Мокрые, грустные, стояли на берегу елки, и растаявший иней висел на них обильными слезами. Было промозгло в воздухе. Дождь намочил мех на наших капюшонах. При каждом повороте головы неприятная сырость и холод проникали под малицу и мурашками пробегали по спине. Двигаться не хотелось. Мы сидели, съежившись, на санях.
Постояв, старик тронул оленей, повернул на тайболу, и когда олени застряли в сугробах, снова остановился. Оказалось, что здесь необходимо найти две елки. Они показывают дорогу. Но кругом были сотни елок, и сколько Калин Иваныч ни лазил по снегу, нужных среди них он не разыскал.
В стороне шумела речка. За ней поднималась над лесом одинокая гора, тоже вся пожелтевшая, размякшая. Лес казался мертвым: ни стука дятла, ни стрекота белки, на отяжелевшем снегу— ни одного следа.
Мы спросили старика, нельзя ли проехать по берегу речки, но тот вдруг принял какое-то решение, взгромоздился обратно на сани, замахал хореем, задергал вожжей и заорал во весь голос:
— Ho! Но!
Перепугавшиеся олени дернули, одним махом втащили сани на низкую вараку, перевалили через нее в овраг и там, высунув язык и тяжело дыша, безнадежно застряли в глубоком снегу. Накричавшись и намахавшись хореем вдоволь, Калин Иваныч сполз с саней плюхнулся по пояс и начал ругаться. Сперва он ругал оленей, которые «словно маленькие» залезли в этот овраг потом погоду, а решив, что «погода — беда не вековечная», стал ругать Селивана, который теперь ездит другой дорогой.
Выслушав этот длинный монолог, мы предложили:
— Не лучше ли поискать дорогу?