Еды на столе много, и все вкусная еда. У меня сразу слюнки потекли, надоели уже, приелись наши консервные блюда.
— Кого кушать будем? — посерьезнел вдруг эвенк, собрав верхнюю морщинистую губу гармошкой.
Выбирай, мол, кому что поглянется.
— Кольчу! — схохмил я.
— Борони бог! — эвенк замахал обеими руками. — Одни мослы!
И засмеялся, расправив гармошку на губе.
— Это у меня от чрезмерной подвижности! — пояснил Кольча.
Галка деликатно стала отказываться, дескать, мы недавно завтракали. И не сказала «дедушка», а дядя. Дядя Иван! Артисточка, одним словом. Но старику плевать на ее комплименты. Он даже обиделся, застрожился, насупив реденькие седые брови:
— Обижать старого Ивана — борони бог!
И не очень учтиво запихнул ее за стол, на широкую лавку.
В нос вкусно ударил мясной и рыбный дух, смешавшись с черемшой таежным полулуком-получесноком. К черемше прибавились какие-то еще запашистые травы. Эвенки на приправы эти мастера.
— Кого кушать будем? — опять повторил Борони Бог. (Пожилые эвенки почему-то говорят «кого» вместо «что». Потешно получается: «Ты кого делал?»)
Мы потянулись к еде. Кто к мясу, кто к рыбе. Все кушанья были разложены в плетенках из ивовых прутьев.
— Кушай, кушай! — сердечно приговаривал добрый старик. — Кого мешкать? Мясо кушать не будешь, расти не будешь. Где руки-ноги силы возьми?..
И сам тоже принялся за мясо, вооружившись ножом. Я и раньше видел, как эвенки мясо едят. Нам так никому не суметь. Поднесут ко рту, кусочек зубами прихватят, а другой рукой с ножичком в это время чирк снизу вверх. У самого носа ножичек промелькнет. Так и кажется, что вот сейчас оплошает чуть-чуть и отхватит себе полноса. Но, конечно, такого не бывает. Привычка с детских лет, тренировка. Кольча тоже наладился было так действовать, но я остановил его.
— Ты пошто такой тощавый? — заботливо ухаживал за ним старик.
— Мясо не успевает на костях нарастать. Много калорий расходую. Я, дядя Иван, живу взахлеб, на бегу.
— Амикашку жуй!
— Медвежатина, — перевел я.
Кольча потянул из плетенки самый большой кусман.