Но ничего не всплывает, даже когда я напрямую просматриваю архивы форума. Я пробую зайти на «Кибердетективов», «Наблюдателей за преступлениями», «Справедливость Стоуксу» и еще один сайт, где просто обсуждают дело «монстра», но потом у меня заканчиваются идеи.
В день после убийства Лори появлялось несколько зацепок о человеке, который жил в нескольких кварталах от Гринвудов. Некоторые люди видели, как он в то утро ездил из одного конца улицы в другой, как будто осматривал дома. Полицейские сняли с него подозрения после того, как поговорили с ним и выяснили, что он искал сбежавшую кошку.
Но форумы все равно забиты сообщениями о том, что полиции надо было допросить его еще раз. Кто-то узнал его имя, а также выяснил информацию о том, что он был поставлен на учет как насильник: на первом курсе колледжа его поймали на заднем сиденье с подружкой-старшеклассницей.
Какие-то сыщики заявляли, что его следовало бы добавить в список подозреваемых. Они нашли номер фирмы, в которой он работал, и запостили его на сайте.
Мужчина потерял работу и в результате уехал из Фейетта.
Так что, если полицейские и допрашивали сыновей Фейбера на предмет их отношений с Лори Коули, у них получилось сделать это так, чтобы никто не узнал.
Я стираю историю поиска и выключаю компьютер. Полагаю, пора перестать вести себя как сволочь и позвонить бабушке.
Тем более что надо кое-что у нее спросить.
Я поднимаюсь наверх, потому что от кондиционера на первом этаже у меня волосы на руках встают дыбом, и по дороге набираю домашний номер бабушкиной квартиры. Она берет трубку на последнем гудке перед тем, как должен включиться автоответчик. Она дышит с присвистом, как будто была на улице, может быть, в саду, и ей пришлось бежать, чтобы успеть к телефону.
Мне стыдно, потому что раньше бабушка редко брала трубку, а перезванивала людям только через несколько дней. Но когда я перешла в восьмой класс, у меня начался период страха за ее жизнь. Я все время думала, что она умерла, все было очень серьезно.
Если я приходила домой из школы, а бабушки не было дома, я сходила с ума и названивала ей на мобильный по тысяче раз, хотя было ясно, что он либо разряжен, либо брошен на кухне, в ящике с хламом. Я стучала в каждую дверь комплекса и спрашивала, не видел ли ее кто-нибудь, включала кабельный канал новостей и ждала, не появится ли информация об ужасных авариях.
Как-то раз она пришла со стороны квартала, улыбаясь, с карманами, полными гладких белых камешков с залива. Она решила прогуляться, хотя до этого ни разу не выходила на прогулку за те годы, что я с ней прожила.
Я кричала на нее: «Зачем тебе вообще тогда этот гребаный мобильник?».
Через несколько месяцев после того случая она повела меня к детскому психологу: я продолжала хандрить, и она забеспокоилась. Неофициальный диагноз – тревожно-ненадежная привязанность со слабо выраженными депрессивными наклонностями. Мне прописали пять миллиграммов «лексапро». «Не хватит, чтобы вырубить даже терьера», – шептала бабушка по телефону подруге Джун из Олбани.
– Молодец, что перезвонила, – ворчит бабушка, но я знаю, что на самом деле она не сильно сердится.
– Привет, – отвечаю я.
– Тут без тебя тихо, – говорит она, по-видимому, в шутку, потому что я даже пукаю тихо.
– Чем занимаешься? – спрашиваю я.
– Да так, ничем. Превращаюсь в одну из тех старушек, что каждый день ожидают почту. – Бабушка замолкает. – Я думала, тебе не терпится вернуться домой.
– Так и есть. – Я делаю паузу. – Можно тебя кое о чем спросить?
ebooksa