Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

– Нет… нет! – взмолился он, закрыв морщинистое лицо руками и положив голову на стол; плечи его содрогнулись от глубоких рыданий. – О, горе мне! Мой грех нашел меня!

Мгновение он боролся с душевной болью, затем поднял свое пораженное ужасом лицо и посмотрел на нас глазами, полными слез.

– Я величайший грешник в мире, – печально объявил он. – Нет спасения мне ни на земле, ни на небесах!

Де Гранден поочередно поправил концы усов, и с любопытством посмотрел на человека перед нами.

– Мсье, – ответил он, наконец. – Я думаю, вы преувеличиваете. Есть, несомненно, грехи большие, чем ваши. Но раз вы собираетесь убить себя за грех, который гложет ваше сердце, сейчас я прошу вас пролить свет на эти смерти; потому что смерти могут последовать дальше, – и кто знает, смогу ли я их остановить, если вы не расскажете мне все?

– Mea culpa![173] – воскликнул Мунди и ударил себя в грудь сжатыми кулаками, как древний еврейский пророк. – В молодые годы, джентльмены, прежде чем я посвятил себя спасению душ, я был насмешником. Я не чувствовал, не взвешивал, не измерял, не верил. Я издевался над всеми религиями, насмехался над всеми вещами, которые другие считали святыми. Однажды ночью я пошел на спиритуалистический сеанс, намереваясь в очередной раз поиздеваться, и заставил мою молодую жену сопровождать меня. Медиумом была старая цветная женщина, морщинистая, полуслепая и невероятно невежественная, но у нее было что-то – какая-то тайная сила, которой были лишены все мы. Даже я, атеист и насмешник над верой, мог это видеть.

Когда старуха вызвала ушедших духов, я громко рассмеялся и сказал, что это плутовство. Негритянка вышла из транса и повернула ко мне свои глубокие, горящие старые глаза. «Белый человек, – сказала она, – это есть ужас, и ты жалеть о твоя слова. Я сказать тебе, духи слышать твоя говорить – и ты, и все, пока ты не захотеть вырезать язык до того как сказать той ночь».

Я попытался посмеяться над ней, отругать за хныканье старую мошенницу, но в ее морщинистом старом лице было что-то такое ужасное, что слова застыли на моих губах, и я поспешил прочь.

На следующую ночь моя жена – моя молодая, прекрасная новобрачная, – утонула в реке, и с тех пор я стал известным человеком. Куда бы я ни пошел, все было одно и то же. Бог счел нужным открыть мне глаза на свет Истины и дать мне слова, чтобы донести Его послание Его народу. И многие, кто приходят, чтобы насмехаться надо мной, уходят верующими. Но везде, где собираются толпы, чтобы услышать, как я приношу мое свидетельствование, совершаются эти трагедии. Скажите мне, джентльмены, – он опустил руки в знак капитуляции, – должен ли я навсегда перестать проповедовать послание Господа народу Своему? Я спрашивал себя, произойдут ли эти самоубийства, если я приеду в город, или нет, но… этот суд – он будет преследовать меня всегда?

Жюль де Гранден задумчиво посмотрел на него.

– Мсье, – пробормотал он, – боюсь, вы допустили ошибки, которые все склонны делать. Вы обвиняете le bon Dieu во всех грехах, очернивших лицо человеческое. Что, если это не суд небесный, а проклятие совсем другого рода, hein?

– Вы имеете в виду, что это дьявол может разрушать последствия моих дел? – спросил тот, и на его изможденном лице вспыхнула надежда.

– Возможно, давайте возьмем это за нашу рабочую гипотезу, – ответил де Гранден. – В настоящее время мы не можем сказать, дьявол это или дьяволенок следит за вашими шагами; но, по крайней мере, мы очень признательны вам за то, что вы сказали. Пойдемте, друг мой. Продолжайте проповедовать Истину, как вы понимаете Истину, и пусть Бог всех народов стоит за вами. У меня есть другая работа, но она может быть не менее важной.

Он сухо поклонился и, повернувшись на пятках, быстро вышел из комнаты.

– Это самая фантастическая история, которую я когда-либо слышал! – объявил я, когда мы вошли в лифт отеля. – Фантазия! Как будто невежественная старая негритянка могла проклясть…

– Zut! – прервал меня де Гранден. – Вы самый лучший врач в штате Нью-Джерси, друг мой Троубридж, но вы когда-нибудь были на Мартинике, или на Гаити, или в джунглях Бельгийского Конго?

– Конечно, нет, – признался я, – но…

– А я был. Я видел такие странные вещи с людьми voudois[174], что вы захотели бы поместить меня в сумасшедший дом, если бы я поведал вам о них. Однако, как говорит мсье Киплинг, «это другая история». Сейчас мы обяжемся решать другую тайну. Пойдемте к вам домой. Думаю, я раскрою это обезьянье дело. Pardieu, у него столько углов, сколько бриллиантов в Амстердаме!

– Скажите мне, друг мой Троубридж, – спросил он, когда мы закончили наш ужин, – быть может, среди ваших пациентов есть какой-то молодой человек, который недавно встретил большую печаль: кто-то, кто понес потерю жены, или ребенка, или родителей?

Я изумленно посмотрел на него, но серьезное выражение на его маленьком добром лице подсказало, что он это всерьез, а не намеренно шутит.