Горячка

Каждый вечер мы становились рядком перед стволом, держа палки в руках, и барабанили целый час.

— Палам! Палам! Палам! Бам! Бам! Палам! Палам!

В соответствии с системой, которой обучила нас Малышка, это означало: «Иди! Иди! Зло уйти! Иди!»

Особенно во все это мы не верили. Но крайне важно было, хотя бы раз в день, обратиться к тому миру, который мы покинули. Еще один способ не сделаться лесными животными. Каждый вкладывал в эту «музыку» все свое сердце, поначалу вслушиваясь в ритм, а затем полностью отдаваясь ему.

Постепенно до меня начало доходить, что этот час воззвания к миру, заставляя нас концентрироваться на ритме, давал великолепный повод для размышлений. Машинально выбивая ритм, я думал о массе проблем, касавшихся нашей группы или же погружался в более личные планы. Поначалу это упражнение проходило с сопротивлениями, с вынужденными усмешками, но постепенно, дней чрез десять, для каждого из нас оно стало удовольствием. Так что теперь, по вечерам, мы становились перед нашим тамтамом чертовски серьезными.

Первым крупным успехом в нашей новой жизни было достижение цели, которую я поставил перед собой: все закончить до наступления очередного полнолуния. И это не было пустым вызовом. Я обдумал всю неслыханную цепочку свалившихся на нас хлопот и вызвавших, что мы, в конце концов, очутились здесь. Из этого я сделал вывод, что самые главные события — нападения М"Бумбы и крокодилов-людоедов — произошли в полнолуние. На этом основании было логичным предполагать, что дважды мы стали жертвами влияния, которое вызывает Луна на дикую природу.

Луна вызывает безумные желания, превращает людей в кровожадных бестий, но так же плохо влияет на сумасшедших в больницах и на обитателей зоопарков во всем свете. Здесь же ее влияние могло принимать еще более неожиданные формы по причине растительности, испарений и массы других факторов. Состояния нервного напряжения, периоды отсутствия чувства реальности — все это было навязано и нам. Все мы прошли через необыкновенные события, но помнили их какими-то деформированными и преображенными в силу неких внешних чар. Необычность окружения, белая горячка растительности и ее необычные размеры дополнили остальное, и крышу у нас сорвало капитально…

И вот из всего этого я сделал вывод, что необходимо опасаться полнолуния, и что в ту особую ночь, когда жабы, змеи и пауки решат объединиться против гиппопотамов, последним может ой как не поздоровиться… И нужно было, чтобы небольшая людская колония, под защитой палисада и стенок своих домишек, каким-то образом осталась в стороне от всего этого.

И мы выиграли. Официально, открытие форта состоялось через тридцать три дня после начала общественных работ — то есть, всего за одну ночь до полнолуния.

Что бы теперь не случилось — защита у нас была.

Но я с огромным вниманием прослеживал за влиянием Луны на окружение. Пока что в лесу ничего не случилось, если не считать обычной, клубящейся повсюду жизни.

Но полнолуние, все же, оказало влияние на нашу жизнь — внутри форта — и главной героиней событий была Малышка.

* * *

Заняться любовью со мной она пришла в самом начале наших трудов, в тот день, когда мы были далеко от строительной площадки, срезая тростник на берегу озера. Девушка подошла ко мне, когда я работал, стоя в воде по самые косточки. Она встала, скрестив ноги, и начала вертеться на месте, а ее громадные черные глаза поглядывали на меня снизу. Можно было подумать, будто я ее за что-то только что наругал. Удивившись, я вонзил мачете в землю.

— Что, Малышка?

Стебли бамбука, среди которых я работал, окружали нас почти со всех сторон, если не считать озера. С другой стороны растительного занавеса Пауло напевал непристойные песенки и регулярно стучал мачете.

Малышка сняла свою юбочку и позволила ей упасть в воду. Хочешь не хочешь, я был вынужден глядеть на провоцирующие груди девчонки с торчащими темными сосками, на ее длинные и прямые ноги, деликатное сужение талии и маленький, черненький и курчавый треугольник под животом.

Руки она держала на бедрах, тяжело дыша, выпятив груди в мою сторону, и глядела на меня как бы снизу — набычившись, чуть ли не бешено. В этом ее представлении не было ни следа позы или следа эротического соблазнения. Очень странно все это было! Она пришла ко мне в укромное местечко, явно предлагала мне свое тело, без какой-либо стыдливости или зажатости, которые проявляла ранее, но, одновременно, и не отдавая слишком многого. Она лишь позволяла глядеть на себя, так долго, сколько было необходимо — но ничего более.

Пошатываясь, она приблизилась ко мне, раздвинула мои руки, глядя все так же сурово, и погладила меня по груди своей сильной и огрубевшей ладонью, которая без надобности нигде не задерживалась. Затем резкими движениями она занялась моими штанами, нетерпеливо шипя сквозь зубы, и приступила к последующим ласкам, точно так же лишенным какой-либо нежности. Уцепившись мне за шею, она забралась на меня и решительным движением оперла спину на стену бамбука. Глаза ее были закрыты.

После этого она максимально раскрыла бедра и нанизалась на меня. Из ее гортани вырвался гортанный хрип, когда я в нее входил, после чего хрип перешел в урчание, все более ускоряющееся, по мере того, как ускорялось движение ее бедер.

В течение пары секунд ее таз начал подпрыгивать чрезвычайно быстро, совершенно механически, словно ее попка была отрегулирована всего на два положения: верхнее и нижнее. Движения были настолько быстрыми, что вызывали боль. Вдобавок ко всему, она расцарапала мне шею ногтями, вонзая их в мою плоть с неслыханной силой. Бросалась она с неожиданной подвижностью… Внезапно застыла на месте, приподнялась, резко разжала бедра до предела собственных мышц и резко бросилась вниз.