Горячка

Без корчевания здесь не обойтись. Тут росло две или три сотни кустов, небольшие пальмы, какие-то колючки и другие кактусы, которые нужно было ликвидировать. Мне хотелось, чтобы остался только пушистый травяной ковер, да и то, не на всей поверхности. Что было можно, я сделал сразу же, не срубая стволов. В противном случае, остались бы небольшие пеньки, которые бы нам мешали, и о которые мы бы спотыкались, когда жизнь в форте уже нормализуется.

Сидя на корточках, я раскапывал землю вокруг ствола, вонзая мачете, как можно глубже. Когда почва была уже распушена, я поднимался, хватался за куст, как только было возможно, и изо всех сил тянул, чтобы вырвать его с корнями.

— И-йеээх!!!

А эти сволочи упирались. Горячий пот стекал с меня в дождевыми струями, но, вырвав один, я тут же присаживался рядом с другим кустом. Вот эта работа доставляла мне истинную радость. Всякий раз, когда корни лопались, и все растение вылезало из земли, что-то в моей груди пело. Мне совершенно не хотелось останавливаться.

Таким вот образом, не щадя сил, я очистил не менее трети всей территории. Под конец дня, когда уже начало темнеть, я встал над своей работой, широко расставив ноги и довольно уперев кулаки в бедра. Это всего лишь треть начальной работы, только я уже чертовски устал, дрожал, был весь исцарапан колючками; на ладонях пузыри, которые, когда я уже прервал дело, болезненно саднили, но все это никак не мешало мне наслаждаться собственной радостью.

Я еще двигался, и мог двигаться еще; я был в состоянии противостоять им всем: крокодилам, гигантским слонам, любой дряни, которую только могли измыслить джунгли. Здесь была территория людей, так что для них было бы лучше держаться от нее подальше.

Потом я отправился на берег озера, намереваясь перед наступлением ночи найти еще чего-нибудь и для желудка. Нужно было чего-нибудь убить. Совершенно легко я обнаружил несколько водопоев, где было полно следов и отпечатков копыт. Как могло показаться, чтобы напиться сюда приходило множество животных: так что проблем с живностью не будет, по крайней мере, вначале.

Довольно скоро я очутился нос в нос с небольшой речной свинкой, необычного черного цвета — какой-то вид карликового кабана с длинной мордой. Я медленно подошел. Животное меня заметило, но явно не встревожилось. Когда я приближался, оно с любопытством присматривалось ко мне круглыми глазками, настолько ласковыми, что я отложил ружье.

Можно было убить его мачете и сэкономить патрон. Пригнувшись к самой земле и сжимая мачете в руке, я двигался вперед, шаг за шагом. Без какого-либо проявления страха, словно животное, которое еще никогда не встречалось с человеком, свинья позволила мне приблизиться на расстояние вытянутой руки; она стояла неподвижно, лишь легкая дрожь проходила по коже.

Замашистым движением я поднял руку. Мачете опустилось на горло животного. Оно бросилось бежать, уже не контролируя собственные движения. Я кинулся на свинью, пальцы схватили за грубую шерсть на спине. Я подбил ей ноги и перевернул. Свинья перепугано хрюкала, издавая высокий, тонкие звуки. Из перерезанной артерии на шее вверх бил алый фонтан крови. Я прицелился, ударил мачете, и на сей раз перерезал горло свиньи окончательно.

Когда я обнаружил своих товарищей, пришлось растолкать их, чтобы они разожгли огонь. Вместе с Малышкой, не говоря ни слова, мы освежевали свинью, зажарили ее, а шкуру развесили для просушки, предусматривая возможность каким-то образом использовать ее в будущем.

Впервые за много-много дней у нас была горячая еда, что вызвало давно позабытые переживания. После той крокодильей ночи я не помню, чтобы хоть что-нибудь ел, равно как и совместной трапезы. С той ночи мы даже не разговаривали друг с другом. Мы были вместе, но, одновременно, каждый был сам по себе, поглощенный собственными мыслями, держась в группе исключительно в силу инстинкта, по причине враждебности окружения, но не устанавливая с остальными хоть-какого-нибудь контакта.

Сколько времени мог длиться этот поход в состоянии шока? Присматриваясь теперь к своим друзьям, освободившийся, благодаря целодневным трудовым усилиям, радуясь мысли о том, что ждет меня завтра, я мог видеть, как низко они пали. Они были холодные и голодные. Свои порции они пожирали словно одичавшие грызуны, разрывая мясо зубами и урча от удовольствия.

Насытившись, все свалились на землю, там же, где и ели.

— Спасибо, Элияс, — с глуповатой старческой улыбкой произнес Пауло. — Это было здорово.

И, отупев от тяжести в желудке, они погрузились в дремоту.

* * *

Мое одиночество закончилось только на третий день.

Я выкорчевал уже все кусты и сбросил их все на кучу, где-то сбоку. Сейчас я находился на берегу озера, срезая бамбукоподобный тростник и укладывая его ровными кучками — там уже было с пять десятков стволов. Утирая пот со лба и проклиная дождь, я увидал перед собой Пауло.

— Полиция! — сообщил он. — А вы имеете разрешение на вырубку леса?

Глаза у него были подпухшие, с темными кругами, щеки бледные запавшие. Длинные, грязные волосы слиплись от дождя; подбородок был покрыт серой и жесткой щетиной… Две глубокие, порожденные усталостью морщины стягивали кончики губ вниз.