— Чего… Упрыгнул бы, разве б ты стал стрелять? Не можно вам шуметь… И деликатный ты.
— Почему это? — обижается Шурка.
— Так оно… Чую. Другой бы руку заломал до слез, а тебе соромно. Ой, война… Ты не вчитель? У меня дочка за вчителем.
— Тебя как зовут? — спрашивает Шурка. Ему хочется знать хоть что-то о человеке, которого он не видит в темноте и которого, наверно, больше не встретит — лесная война велика.
— В вёске Шуркой кличут. Я простой. А тебя?
— Я… Зови меня Петро.
— Ага. Ну, на короткую встречу и хватит; Петро так Петро.
Они сидят в темноте, прижавшись друг к другу, — Шурка, который Петро, и просто Шурка из вёски, ведут шепотную беседу под звездным, затихшим небом.
— Я того еще перепугался, что у нас учора один постовой зник начисто. Был — и нема. Тимка с нашей вёски, малец еще. Такой хороший малец… Яки-то люди шли в ночь через дорогу, може, ваши, партизане, и он зник. С ними ушел или увели, кто ведае… Ты, Петро, спытай там своих, може, знают. Шо мине дуже не нравится— шапку Тимка оставил. Кабы сам пошел, охотно, разве б оставил? Шапка!..
— Не сам пошел?
— Ой, не сам.
— А куда эти люди двигались?
— На тую сторону, вот как вы…
— А семью Тимкину не тронули?
— Вроде нет.
— Да…
— Больше у вас тут никто не пропадал?
— Не.
Шурка из вёски больше не отвечает. Он замолкает настороженно.
— Ты что?