Вот почему я всегда смотрю на них с удовольствием. И я желал бы всем этим милым существам вечной юности.
В тот день в разбитом судне я тоже был счастлив близостью молодой цветущей девушки. Может быть, тут было еще испытываемое мною до тех пер чувство одиночества, и я радовался другу. Ведь, человек не знает будущего и живет в лучах солнца настоящего дня.
Мы были, точно потерпевшие крушение на необитаемом острове. Малютка, наконец, почувствовала потребность в отдыхе и положила голову мне на колени. Я снял ее красную шапочку и играл ее волосами. Мы болтали, смеялись, целовались по временам и стали такими друзьями, точно всю жизнь знали друг друга.
Что же вам еще рассказать? Мы со вздохом поднялись с наших мест, когда стало темнеть. Был час отлива. Девушка дошла с моей помощью до берега. К счастью, одежда наша была в сохранности. Мы вернулись в курорт с наступлением темноты. Приключение кончилось благополучно.
Мы прошлись еще несколько раз взад и вперед по дюнам, сели на песок и дождались, пока наш парусник не стал похож в темноте на морское чудище. Прекрасные дни Арангуэца кончились.
Уезжая несколько дней спустя, чтобы вступить в свою первую должность ассистента, я долго стоял на палубе и мысленно прощался взглядом с молчаливым свидетелем лучших часов моей жизни.
Вот эта девушка и была моя первая пациентка. Я за всю свою жизнь уже никого не лечил так охотно.
Доктор Хазло замолчал.
— Да, от таких воспоминаний может стать грустна. А что же сталось с ней потом? — спросил судья.
— Она стала моей женой, — коротко ответил доктор.
Он окинул взглядом фрау Хазло, шедшую впереди. Она жестикулировала и громким голосом говорила что-то жене аптекаря. Шляпа ее съехала на затылок, и ветер развевал седые космы волос.
Доктор провел рукой по собственным седым волосам.
— Да, она стала мой женой, — сказал от со вздохом, — и… вот, чем стал я.
ОТКРЫТИЕ ПРОФ. БАРРИНГТОНА
Бесцельно бродя по улицам, Реджинальд Келли очутился в аристократической части Лондона. Это был Вест-Энд — гнездо богачей. Вид этих роскошных зданий всколыхнул осадок горечи и злобы, накопившийся в душе за дни скитаний по громадному людскому муравейнику. Никогда так ясно не постигал Келли неравенство людей, как в этот холодный осенний вечер. Рука машинально сжимала в кармане маленький флакончик, содержащий в себе забвение от страданий.
Усталый, он прислонился к ограде богатого особняка. Осмотрелся по сторонам — никого не было видно. Решился. Поднес флакон к губам. Это длилось только мгновение, — но в это мгновение пронесся вихрь воспоминаний: солнечное детство, тихие улицы маленького городка, дорогие лица.
— Нет, прочь слабость. — запрокинул голову. Флакончик звякнул о панель — выпал из размякших пальцев.
На плечо легла чья-то рука. Келли обернулся, ожидая увидеть полисмена. Высокий худощавый джентльмен стоял перед ним.