Богачев выбежал из кабины. Командир рвал на себя дверь клозета. Замок он сорвал, но изнутри дверь цепко держали. Наконец, упершись ногами в стойку, командир распахнул дверь, не удержавшись, упал, ударившись о край ящика, злобно выругался и, поднявшись, увидел давешнего моряка. Тот медленно поднимал руки, стараясь при этом улыбаться.
— Невеста у меня, — бормотал он, — семь дней, туда и обратно, только штампик — и все-дела… Я понимаю, перегрузка, только семь дней с дорогой…
Командир спросил Богачева:
— Ваша работа?
Морячок на секунду замолчал, а потом затянул снова:
— Сами знаете, невесты теперь какие, Нюся в Крестах, семь дней…
Богачев поморщился и сказал:
— Моя…
— Знаете, сколько стоит перелет?
— Нет, не знаю.
— Узнайте и уплатите в отделе перевозок, а я из-за вас выговор получать не намерен.
Командир перевел взгляд с Богачева на морячка, по-прежнему что-то бормотавшего, и, не выдержав, рассмеялся.
— Ну-ка, приятель, — потянул штурман моряка за рукав, — надо и честь знать: такое дефицитное помещение на целый час занял.
В Диксоне, как только сели, Богачев бросился в диспетчерскую: узнавать, где Струмилин. Морячок пробежал несколько шагов за ним. Он кричал:
— Товарищ пилот, как фамилия ваша? Я в газету о вашем благородном поступке напишу.
— Ив Монтан, — ответил на ходу Богачев, — напиши в «Работницу», черноморец!
Он бежал по полю быстро, совсем не чувствуя отчаянного сердцебиения.
Он бежал и улыбался, потому что видел, что самолет Струмилина стоит на месте, а возле него прохаживается Володя Пьянков, придирчиво осматривая работу механиков.
— Эй! — закричал Богачев. — Э-ге-гей!
Когда они обнялись, Пьянков сказал: