— Может, «Зорьку?» — раздавался вопрос.
И ответное молчание утверждало его.
Слышался кашель, делались последние затяжки, и огоньки переставали прыгать на крыльце конторы.
Песня вступала в свои права.
Какая хорошая песня!
…Тимофей даже невольно тряхнул головой: «Что это я о песнях размечтался? Здесь, и о песнях».
— Скоро будут проводить на допрос… — прошептал он. — Скоро… Нужно обязательно задержаться во дворе.
Тимофей рисковал.
Хотя каждый шаг его был продуман, но все-таки мог себя выдать: допусти только малейшую оплошность.
Но пока все шло хорошо. Часовой равнодушно пропустил повозку с дровами: привык к Тимофею, закрыл ворота и стал прохаживаться, размышляя о своих делах.
Тимофей сгружал дрова медленно, так медленно, что проходивший мимо гитлеровец погрозил ему кулаком:
— Работай!
— Болит, — показал Тимофей руку.
— Так сделаем. — Немец рассек ладонью воздух.
«Я тебе, придет час, не руку, а голову оттяпаю», — зло подумал Тимофей.
Складывал он дрова аккуратно, штабелями. Такая работа могла понравиться немцам и в то же время давала возможность задержаться на лишний час во дворе комендатуры.
Мимо то и дело проводили арестованных. И наконец… От напряжения у Тимофея выступил на лбу пот.
Разумеется, это шла Тамара. Ее вывели из подвала. Вывели из застенка. Тимофей сразу определил: не пытали, просто показали, как пытают. Он знал про этот метод гитлеровцев — запугать, сломить волю человека страшным зрелищем: смотри, и с тобой так будет.
Тамара шла бледная, чуть покачиваясь. Когда она поравнялась с Тимофеем, он как бы нечаянно выронил вязанку дров. Тамара вздрогнула, а конвоир прикладом огрел неловкого придурковатого возчика по спине.
Но парень уже успел бросить Тамаре фразу: