Большой двор у римских казарм был полон солдат, занятых своими делами. Кто-то нес воду в большом пифосе, кто-то переворачивал сохнувшие на солнце матрацы. Посреди двора конюх прихорашивал взнузданного коня. Тот взбрыкивал и норовил укусить. Шаул чуть прикрыл рукой глаза, ослепшие было от яркого света. Сухими горячими пальцами он вытер взопревший лоб, сложил руки на груди и глубоко задумался.
Расследование, которое ему поручил Синедрион, — выявить зачинщиков среди секты христиан — только началось, а он уже был выбит из колеи беседой с матерью казненного преступника. Почему ему показалось, что Мирьям не лгала? Почему он поверил ей? Нет. Вздор. Побывав среди сумасшедших, начинаешь думать, как они, и в скором времени становишься таким же, как они. Но что же его так терзало? То ли правда, сказанная женщиной, — та правда, которую знал только он. То ли внутреннее ощущение какой-то чудовищной несправедливости, на стороне которой он служил…
Но к делу! Рав Шаул стряхнул с себя бремя раздумий и вошел обратно в дом.
Иосиф из Арифматреи, богато одетый мужчина средних лет с коротко стриженной седой бородой, уже ждал его, сидя за столом. Шаул быстро прошел мимо него и сел в свое курульное кресло.
— Кто взял тело Иешуа из вашего склепа? — не приветствуя уважаемого жителя Иерусалима, спросил молодой раввин.
— Я не знаю.
— Мне сказали, ты честный человек, — Шаул сидел напротив Иосифа, широко положив расслабленные руки на столешницу.
Иосиф тоже был членом Синедриона, но особое положение «дознавателя» позволяло Шаулу вести себя, мягко говоря, бестактно.
— Что ты хотел от меня услышать? — поднял брови арифматреец.
— Синедрион хочет услышать правду о казненном преступнике.
— Их было трое.
Иосиф не лгал. Действительно, рядом с Иешуа на крестах умирали еще двое — Гиста и Десма. Но они, в отличие от учителя христиан, были настоящими разбойниками.
— Не зли меня, уважаемый человек! — начал заводиться Шаул. — Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Иешуа! Меня интересует только он. Сегодня не накажут за правду. Говори!
Иосиф смотрел на Шаула, как старый мастер на подмастерье, которому дали власть в мастерской на один день.
— Почему ты снял тело преступника Иешуа с креста в день Шаббата? — стал напирать на допрашиваемого Шаул.
— Шаббат — праздник семьи. Я — уважаемый и любимый отец семейства. Неужели я не мог поступить в такой день по велению сердца? Иудеям не чуждо сострадание. Или ты забыл? К тому же мне было разрешено…
— …И положил тело смутьяна у себя, в фамильном склепе? — с сарказмом спросил тарсянин.
— Перед смертью равны все. Перед Богом — нет.
Молодой раввин почувствовал, что нить расследования опять ускользает из его рук. Он готов был сорваться, вызвать стражу и начать допрос с пристрастием, несмотря на все регалии и достоинства Иосифа Арифматрейского, но что-то остановило его. Походив вокруг, Шаул посмотрел на писца и поднял руку, что означало: «Беседа пойдет не для записи». Маленький служащий Синедриона с легким поклоном отложил свою палочку в сторону и опустил руки на стол ладонями вниз.
— Скажи честно… ты ведь ученик Иешуа? Не так ли? — вполголоса спросил Шаул Иосифа, нагнувшись к самому его уху. — Правда? Я обещаю, что никому не скажу.
ebooksa