Спиртоносы — стреляные птицы— моментально кинулись в кусты, вскинув на плечи котомки со спиртом. Китайцы — приискатели бросились врассыпную.
— Держи! Держи их чертей! — ревел Вахромей, стреляя в убегающих из револьвера. — Крой их, так их. раз-эдак!..
В минуту полянка опустела. Только у кустов раздавался приглушенный стон.
— Ага! — услыхал Устин, — никак кого-то чирикнули.
— Мала-мала есть, — ответил старшинка, вытаскивая из кустов одного из спиртоносов. При свете костра приискатели увидели, что низ его курмы был залит кровью.
— В живот! — решил Вахромей. — Не долго проживет, сволочь! Он сорвал с него куртку и ощупал тело. С боков у спиртоноса было подвязано по жестяной банке со спиртом. Банки были специально для этого приспособлены. Они были выгнутые и как раз приходились вокруг талии. Вахромей отцепил их и потряс ими около уха.
— Эх! Полные! — с сожалением прошептал он. Вскрыл одну и с неописуемым блаженством понюхал.
— A-а! Ну, что твой ладиколон! Однова дыхнуть! У! Сволочь! — пнул он ногой раненого. — Только людей в расстройство приводите! Черепаха[13])!
Раненый слабо застонал. Вахромей глубоко вздохнул и начал лить из банки спирт на спиртоноса. Опорожнив первую банку, он то же самое проделал и со второй, предварительно перевернув китайца на другой бок.
— Вот так! — с удовлетворением сказал он, закончив эту странную операцию. — Ну-ка, тащите, ребяты, сухого валежника! Вали все на костер!
Через несколько минут почти потухший костер ярко запылал.
— Ну, господи благослови! — продолжал командовать Вахромей. — В огонь его, мошенника!
Устин и старшинка схватили несчастного спиртоноса, один за ноги, другой за голову и, слегка раскачав, бросили в самую середину ярко пылающего костра.
Дикий, нечеловеческий крик, от которого у Устина по спине пробежал холод, а старшинка присел на землю, — огласил глухую тайгу и, казалось, пронизал насквозь ночную мглу.
— Вали наверх еще валежник — почти спокойно приказал Вахромей. — Теперь уж со спиртом не явится. Да и его товарищ поопасется! Туг, ведь, где-нибудь стервь притаился. Айдате домой!
Потянулись однообразные дни. Все чувствовали себя придавленными. Китайцы шушукались и ночью боялись выходить из фанзы. Устин тревожно спал и часто просыпался. Ему все чудился предсмертный крик сожженного спиртоноса.
Спокоен был только Вахромей.
— Жидок ты, паря, — говорил он Устину. — Чего их, дерьма, жалеть! Сам знал, куда шел, не маленький. Уж в тайге завсегда так, или в землю живьем закопают, или еще что. А этому стервецу все равно помирать надо было, потому, ежели в пузо ранить тебя, — ни в жисть не выходиться. Одно слово — кишки! Я помню, когда мы с Акатуя[14]) утекали, одного из наших защепило в живот… Беда… кричит, стонет, а кругом — солдаты. Так и пришлось кандалами голову разбить.
Устин крякнул, как будто у него перехватило горло.
— Всяко бывало — продолжал Вахромей. Потому такая страна… Опять же золото… Вокруг него бисприменно кровь… Либо ты, либо тебя… Вот, как еще домой вернемся… Бывало в Забайкальи, как с приисков народ потянется, сейчас ребяты в тайгу — белковать!
ebooksa