Митра,

— Понимаю. Но это мой сын. И я должен его спасать, — ответил Август.

ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ

С того дня, когда да вернулся Генрих, для Августа и Кристины наступили тяжелые времена. Шли дни, недели, а они вели двойную жизнь, полную страха и нервного напряжения. Ежедневно, иногда через день, они приходили в комнату сына. Когда Кристина находилась в подвале, Август сторожил наверху. Пока на них никто не обращал внимания: ни служанки, ни кто-либо еще и не догадывались, что произошло. Только поведение собаки беспокоило Кристину. Она заметила, что пес все чаще крутится у входа в подвал. Однажды она заметила, что собака обнюхивает корзину с продуктами и одеждой, приготовленную для Генриха. Кристина испугалась. С каждым днем она становилась все более нервной. Любой взгляд или замечание домашних, особенно Ганса Бахмана, приводили ее в ужас.

Однажды Август в очередной раз вернулся из города. Кристина вскочила ему навстречу.

— Я купил краски и полотно. Он должен чем-нибудь заниматься, — сказал Август.

— Надо подумать о собаке.

— А что случилось?

— Тебе не кажется, что она часто крутится у входа в подвал и это может нас выдать? Только что она обнюхивала корзину с вещами для Генриха.

— Не преувеличивай. Ты хочешь сейчас к нему пойти?

— Сейчас дома никого нет. Маргит вернется через два часа, Ганс и Марта тоже ушли. Меня беспокоит, что у Генриха до сих пор высокая температура и этот противный сухой кашель. Иногда я думаю, что хорошо, что он болен. Потому что, выздоровев, он постарается любой ценой отсюда выбраться. Одна только мысль об этом пугает меня…

— А зачем ему выходить? — прервал ее Август. — Ведь он должен понимать, в каком положении находится. Помнишь, он говорил когда-то, что Ширин возила его в пустыню. Генрих хотел там рисовать портреты кочевников. Сейчас Ширин нет, но он утверждает, что там, в пустыне, вдали от всего, он мог бы жить спокойно. Что ты об этом думаешь?

Кристина страдальчески посмотрела на мужа.

— Неужели ты хочешь все потерять, и всю свою любимую нефть тоже? — сказала она. — А я тем временем получу инфаркт или сойду с ума, а?

— Не понимаю, — ответил сбитый с толку Август.

— А что тут понимать? Мы имеем дело с врагом. Разве ты не знаешь, что хочет сделать твой сын? Он наверняка захочет заняться антивоенной деятельностью. И это в стране, имеющей, как говорит Ганс, ключевое значение для судеб войны, которую мы ведем. А ты хочешь его выпустить!

— Но он же не сумасшедший? Ты думаешь, что это возможно?

— Да. Он действительно ошалел. И даже не скрывает, что хочет использовать любую возможность, чтобы выступать против войны. Недавно он пытался просвещать меня. Ты знаешь, какие апокалипсические картины он пишет? Хорошо, что этого никто никогда не увидит.

— Так какого же черта он сюда приехал? Не мог, что ли, остаться в Европе и заниматься там своей пропагандой?

— И тогда бы весь мир знал, что сын Витгенштейнов — дезертир и выступает против фюрера. Здесь он по крайней мере под нашим контролем. Иди посмотри, могу ли я уже выйти.

— А Наргис? — спросил Август.