Митра,

— Тебе не нравится?

— Отвечу: мы можем не возвращаться.

— Если хочешь…

— Ты действительно решилась?

— В тот миг, когда я стала твоей, я перестала принадлежать Карлу и никогда в нему не вернусь. Кому-то мое бегство может показаться позором, для меня же позором станет возвращение домой.

Генрих ничего не ответил. Ширин продолжала:

— Ты знаешь, что такое игра в прятки? Как-то у нас собрались гости. Представители лучшего общества города. Там были и иранцы, и иностранцы. Карл предложил игру, в которой раздают фанты. И раздают так, чтобы фанты мужчин оказались в руках женщин. Потом начинались прятки, то есть поиск хозяев розданных предметов. Мне достался пистолет какого-то генерала. Когда он нашел меня, то дал понять, что игра еще не кончена. «У нас есть несколько часов для себя», — сказал он. Я ответила, чтобы он начал с ног, а точнее — с туфель, и смотрела, как этот вельможа, который мечтал с помощью Гитлера укрепить военную мощь Ирана, вернуть временна Дария Великого, как этот вельможа слизывает грязь с моих подошв. Я начала прижимать его голову к стене все сильнее и сильнее, пока не потекла кровь. Тогда я почувствовала отвращение и стыд, побежала к Карлу, а он успокаивал меня, говоря, что это всего лишь игра. И знаешь, дорогой, именно в тот миг во мне начало что-то умирать. Ты снова вернул мне жизнь, настоящую жизнь. Даже если ты вернешься к ним, я сохраню эту любовь и останусь с ней здесь навсегда. Отец Хасана служил у моего отца, — продолжала она. — Я знаю его и его братьев с детства. Они знают меня. Иначе я не смогла бы сюда приехать с тобой. Эти люди сохранили свободные души древних кочевников. Часто бывает, что иранцы, когда заработают немного денег, столько, сколько надо на жизнь, всей семьей отправляются кочевать в пустыню. А она почти так же велика, как Германия. Никому и в голову не придет искать нас тут.

Жена Хасана пригласила Ширин и Генриха к дастархану. Кто-то наигрывал на свирели, кто-то на тамбурине. Какая-то женщина танцевала. Так хозяева хотели отпраздновать приезд гостей. После ужина Ширин и Генрих пошли прогуляться. Генрих, глядя на густо усеянное звездами небо, сказал:

— Удивительно тепло для этой поры года. Тот, кто не видел неба над пустыней, не может и представить себе, что такое Восток.

— Теперь у тебя будет что рисовать…

— Это восхитительно! Восхитительно! — кричал Генрих, и его голос замирал в непроходимом море песка.

— Когда-то я искала счастья в красивых словах и в далеких странах. А ведь счастье есть даже в этом, — говорила Ширин, указывая на маленькое растеньице, растущее в песке. — Смотри, осенью оно было одиноко. Зимой мечтало о солнце. А сейчас весна, и оно зеленеет. Летом оно расцветет. А осенью даст семена. Звездочка, у нас так, а как у вас? — крикнула Ширин, глядя на расцвеченное звездами небо.

— Как по-персидски «я люблю тебя»?

— Дустет дорам.

— Дустет дорам! Дустет дорам! Дустет дорам! — повторял Генрих, целуя Ширин.

— Я люблю тебя, — ответила она, возвращая поцелуй.

— Дустет дорам.

— Я люблю тебя. Слышишь? Послушай, как говорит пустыня.

— Господи, как здесь тихо! Наверное, точно такая же тишина в космосе. Я знаю людей, которые не могут жить без моря. Сегодня я понял, что не смогу прожить без пустыни. В нее можно влюбиться, и я уже влюблен, — произнес Генрих, вглядываясь в залитые лунным светом пески. — И это ничем не нарушаемое спокойствие…

Утром они вернулись в город.