— Вы счастливы?
— Мне бы хотелось увидеть этот танец «само».
— Зачем смотреть, танцуйте с нами. Мы скоро начнем. Может быть, тогда и вы скажете: бог — это я.
Внезапно неизвестно откуда появилась старая иранка, которая, увидев распивавших вино мужчин, сказала:
— Никто не видел ног змеи, глаз муравья и денег дервиша, но я их вижу. Год назад я одолжила тебе десять туманов и не могу получить их обратно, — обратилась она к дервишу. — Я хожу и хожу, а тебя или нет, или ты в пустыне, или у тебя нет ни гроша. Траву ты завариваешь вместо чая. И я сказала себе, что прощу тебе эти десять туманов. У меня нет денег, но и дервиш тоже беден. Зачем отбирать их у него?
— Ты говоришь справедливо, — ответил дервиш.
— И ты смеешь говорить о справедливости? Ты — бездельник! Распутник! У тебя нет денег, чтобы отдать долг, но устроить пир для этого неизвестного красивого парня ты можешь! — Иранка смотрела по очереди то на Генриха, то на мясо, фрукты и вино.
— Женщина…
— Ты хочешь сказать, что все, что я вижу собственными глазами, мне только кажется? Это неправда?
— Неправда, — решительно произнес дервиш.
— Нет?
— Нет! Потому что я гость этого господина.
— Ты думаешь, я тебе поверю… Чтобы армянин пригласил на пир дервиша?
Генрих с интересом прислушивался к их разговору. Потом достал бумажник, вынул из него банкноту в десять туманов и протянул женщине.
— У армянина я не возьму… Хотя, собственно, почему? Ведь это же мои деньги.
— Женщина, это гость моего святилища.
— Но ведь ты же сказал, дервиш, что сам его гость. Боже, слышишь ли ты? Все, что может испортиться, посыпают солью. Беда, когда и соль портится. Конец света, дервиш лжет! — закричала женщина и ушла.
Наступила неловкая тишина. Через минуту дервиш сказал:
— О чем мы беседовали?
— О танце, — ответил Генрих.