– А где на следователя учатся?
– Я вот учился на биологическом.
– И только?
– Нет, еще кое-где… Андрей Николаевич все еще на меня сердится, что я с биологического ушел?
Валя усмехнулась:
– А вы все еще его боитесь?
– Я лишних полгода учился на биофаке, чтобы не рассердить его.
Валя откусила нитку и сняла чулок с гриба.
– Только для этого? – спросила она.
– Нет, – сказал я улыбнувшись, – еще, чтобы с вами не расставаться. Я был очень влюблен в вас, Валя.
Снова иголка ходила в крепких и подвижных ее пальцах. Верещал сверчок, за окном монотонно шумел дождь.
– Я помню, – сказала Валя. – Я, правда, была девчонкой, но тоже была в вас влюблена. Мне только было очень обидно, что вы такой белобрысый.
Я не нашелся что ответить и снова стал раскачиваться в качалке, прислушиваясь к свисту ветра и шуму дождя за окнами. Я посмотрел на часы: было начало одиннадцатого,
уже мог прийти ответ из Москвы. Принесут мне радиограмму из штаба или решат подождать до утра? Жалко, я не предупредил, что мне она нужна срочно.
– Что вы на часы смотрите? – спросила Валя.
– Мне должны кое-что принести из штаба, – сказал я и, помолчав, добавил: – Ух, какой дождина!
– Когда вспоминаешь детство, – сказала Валя, – лето представляется одним солнечным днем. Раньше как будто и ненастных дней не было. А теперь вот… – Она помолчала. – Говорят, дожди потому, что война. Вы всему учились, Володя, скажите: может это быть?
– Валя, – спросил я, – Якимов хорошо знал немецкий язык?
– Якимов? – Валя подняла глаза и внимательно на меня посмотрела. – Он переводил что-то папе. Журналы, я видела, читал.
– А вы не видели, чтобы он писал по-немецки?