– Не помню. – Нахмурившись, она минутку подумала. –
Нет, не помню.
– Жалко… А насчет дождей очень возможно. Хотя наука этого не подтверждает.
Валя снова склонилась над работой, но через минуту снова подняла на меня глаза:
– Скажите прямо, Володя: может, вам нужно спокойно подумать? Я ведь могу сидеть тихо и не мешать. Мне только не хочется уходить в кухню – там неуютно, огромная печь, горшки, ведра и дождь бьет прямо в окно.
– Сидите, Валя, – сказал я. – Мне приятно, когда вы разговариваете со мной.
– Мне тоже приятно, – сказала Валя. – Мне очень надоело, что не с кем разговаривать.
Когда я смотрел на нее, закутанную в пуховый платок, склонившуюся над шитьем, мне трудно было поверить, что это она скрывалась от немецкой разведки, шла мимо полицейских постов. Очень знакомая девушка сидела передо мной. Та самая, с которой я ходил в театр и подолгу потом разговаривал у крыльца. Та самая, с которой я ехал тогда, весной, в автобусе и которая поцеловала меня так неожиданно. Удивительно мало она изменилась! И можно подумать, что ничего особенного за это время с ней не произошло.
– Не понимаю, – сказал я, – почему вам не с кем было разговаривать? Ну, Якимов был молчальник, но Вертоградский ведь человек веселый, живой…
Валя чуть заметно передернула плечами. Мне даже смешно стало, как люди мало меняются. У нее и прежде была эта привычка передергивать плечами, я отлично помнил.
– С ним вот так, попросту, не поговоришь, – сказала она. И добавила неожиданно: – Я поэтому за него и замуж не пошла.
– Ах, вот как? – сказал я. – Об этом был у вас разговор?
– Был однажды… – неохотно сказала Валя.
– Давно? – спросил я.
– Собственно говоря, два раза: один раз – давно, когда мы только что сюда переехали…
– Ну, а вы тогда что?
– Я отшутилась.
– А второй раз?
– Второй раз – совсем недавно. Позавчера.
– Ну, а вы что?