Яшку, и вот только осенью, после уборки урожая, Джек выкинул такую штуку, что все перессорились в «Новой
Америке».
Началось с того, что Джек встретил в Починках старика
Сундучкова, который завел с ним разговор:
– А что, Яша, слышал я, что в коммуне у вас пшеница есть лишняя. Правду ли говорили мне али наоборот?
Яшка никогда не любил Сундучкова, а последнее время особенно. Старик выдал свою дочь за Петра Скороходова, злейшего врага коммуны. Но тут Джеку показалось, что
Сундучков заговорил о пшенице неспроста, и он подтвердил, что хлеб в коммуне действительно останется.
– А как насчет продажи? – спросил Сундучков мягко. –
Ведь я не по казенной цене предложу, а по вольной. Сделаемся, что ли?
Яшка прикинул в уме, что если продать Сундучкову три тонны из неделимого фонда по хорошей цене, то рамы, пожалуй, справить можно.
– Сойдемся! – сказал он уверенно. – Припасай деньги.
Завтра на правлении доклад поставлю – и тогда по рукам.
Но правление посмотрело на дело иначе. Когда Джек заикнулся о продаже пшеницы Сундучкову, Николка Чурасов заржал, как лошадь.
– Во! – закричал он и подмигнул Капралову. – Нечего сказать, попал пальцем в небо. Мы с Васей только вчера в ячейке говорили, что хорошо бы в воскресенье красный обоз составить и на склад зерно подать, а ты спекулировать собираешься. Хорош гусачок, а еще председатель.
Джек рассердился:
– Да ведь я, Николка, не в свой карман торговать собираюсь. Мы все свои долги покрыли, семена ссыпали.
Излишки наши. Надо нам как-нибудь до зимы обернуться.
– Да чудак ты человек, – сказал Николка наставительно.
– Забыл ты, что ли, откуда у нас излишки? Землю нам Советская власть прирезала? Прирезала. Трактор дала? Дала.
Семена в кредит отпустила? Отпустила. Много ты в Америке от правительства кредиты получал? Слезки ты получал одни. Смекаешь? Неужели ж мы теперь из-за стекла на спекулянтский путь становиться должны? Вот погоди, к новому году управимся с табаком, тогда рамы и вставим.