Все правление поддержало Николку. Но Джек стоял на своем. Он начал доказывать, что, если не отделать дома до зимы, коммуна развалится. Коммунары разъедутся по домам, разберут скот и запасы, за зиму все проедят, а заработать ничего не заработают. Обязательно надо предоставить семейным по комнате в большом доме и мастерскую какую-нибудь при коммуне открыть.
Николка решил дать Якову бой по этому вопросу. Он сказал задорно:
– Если каждый будет со своей колокольни смотреть, Яша, то город без хлеба ноги протянет. Снимай предложение!
– Постой! – вмешался Капралов. – Соберем завтра собрание, проработаем вопрос сообща. Пускай члены выскажутся, продавать хлеб на сторону или до рождества в тесноте поживем.
Николка кивнул головой:
– Ладно! Проверим сознательность членов. Передадим на общее собрание.
И Джек не возражал:
– Что ж, передадим на общее.
После ухода Яшки члены правления еще потолковали немного.
– Узко он смотрит, – сказал Николка. – Мраморные дворцы ему снятся у нас на дворе. А то, что первое наше дело – знамя высоко держать, – этого он недооценивает.
– Боюсь я, что подаст он в отставку, если по его не сделаем, – забеспокоился Дмитрий Чурасов. – Уедет в город работать. А мы без него с табаком не управимся.
– Никуда он не уедет! – отрезал Николка. – Обязан общее собрание слушать. А не послушает, пусть катится.
Теперь мы на ногах стоим.
Однако мысль о том, что общее собрание может кончиться отставкой председателя, мучила Николку. Вечером, когда Джек ушел из дому, Николка поднялся в светелку и постучал к Татьяне.
– Чего тебе, Николка? – спросила Татьяна, выглядывая в дверь.
– Поди, Таня, сюда.
Татьяна вышла, и Николка зашептал:
– Слышь ты, Яшка при особом мнении на правлении остался. Хлеб хочет продать спекулянту, а мы запрещаем.
Боюсь я, что из коммуны он уйдет, а сама знаешь – нам его лишиться нежелательно. Вот ты тут почитай, Таня, о продовольственном положении и о значении коммун и своими словами ему вечерком расскажи.
Николка протянул Татьяне политграмоту. Та взяла, усмехнулась: