Проехав из Баку триста верст на пароходе, он почувствовал здесь, в родном городе, что любит это темное небо с огромными звездами. Ахметов – большевик. Ахметов три года не видел прекрасного Гиляна. Он научился смотреть на небо и видеть низкие звезды. Ахметов говорил:
– Товарищи! Это Первое Мая мы должны провести вместе с пролетариями всего мира. Товарищи, теперь нет разных стран, разных народов. Теперь есть только богачи –
ханы, беки, агалары, купцы, и есть всемирные амбалы-рабочие и рабы-крестьяне. Рабочие и бедняки – все родня. Это наш праздник. Мы должны показать купцам, ханам – поработителям наше родство с мировым рабочим классом.
Так говорил Ахметов. Что еще он должен говорить?
Ахметов любит персидское небо и звезды над соломенными двориками. Ахметова перебивают звонкие лягушки; он их слышал двадцать три весны тому назад, когда впервые стал слышать, они так же захлебывались и звенели в ушах. Он слушал их на рисовых болотах, где работала его мать.
Ахметов знает немного слов чужих, их он произносит неумело. Но у Ахметова есть сердце, оно любит бедняков, рабов и амбалов, оно ненавидит купцов. Оно даже не боится англичан.
Его товарищи по комитету не знают ни одного европейского слова, которыми, коверкая их, ворочает Ахмет, но понимают его. Они знают, как трудно поднять запуганных рабочих на их хозяев. Они боятся англичан. Они качают высокими котлообразными шапками. Они чувствуют слова
Ахметова и жар этих трудных слов и боятся англичан.
Англичане, как желто-зеленые мухи – таков их военный наряд, – засидели лучшие особняки в городе, они ходят по городу злые, гордые, голоколенные.
Но не за себя боятся комитетчики голоколенных, их браунингов и палок, а за тех, кого завтра будут подымать с работы впервые за тысячелетнее существование Персии.
Молчат. Ахметов предлагает голосовать; руки воздвигаются «за». Их шестеро. Завтра они пойдут снимать с работы амбалов Пира-Базара.
Редкий день.
За городом видны все окрестные хребты; они кажутся фиолетовыми и синими облаками, окаменевшими на далекой земле. Эти хребты обычно не бывают видны. В Гиляне из недели – четыре дня дождливые, остальные туманные. Гилян – огромное блюдо, наполненное паром. До гор верст шестьдесят.
Чудесный день.
Таких в году выдается несколько, Да и то не ежегодно.
Небо синевы почти черноватой, а солнце, сползая с зенита, резко стелет опережающие Ахметова черные, короткие, уродливые тени.
Демонстрация не удалась.
Ахметов с болью и со стыдом припоминает, что они, весь комитет, вшестером бегали от керджима к керджиму, от пристани к пристани, от лавки к лавке и, горячо произнося трудные, русские по преимуществу слова, уговаривали бестолковых, пугливых, мускулистых людей, ноги которых похожи на толстые бутылки коричневого стекла –
так они тверды и блестящи, – идти в город, собраться там на площади, спеть несколько песен и разойтись. Нельзя работать в день, когда все рабочие во всем мире не работают. Но люди, которые питаются отбросами из помойных ям, – беден стал персидский народ, истощенный чужой войной на его земле: русских, англичан, турок, немцев, –
эти люди не умеют разговаривать европейскими словами, не научились понимать их. Они боятся купцов: кто заставит хозяев заплатить поденные краны и шаи не пожелавшим работать амбалам? Еще больше они боятся англичан.
ebooksa