– От кого? – спросил Басов.
И, услыхав: «От Григория Нилыча. Ответа не надо!» –
выпятил губу.
Посыльный удалился. Басов в некотором волнении неловко начал открывать коробку. Крышка так плотно была пригнана, что он услыхал нечто вроде вздоха, поднимая ее. И вдруг черные хлопья пепла вылетели из раскрывшегося картонного зева. Басов от неожиданности бросил посылку. Пепельные хлопья мгновенно усеяли стол, от резкого движения часть их поднялась и медленно опускалась на пол.
– Черт знает что такое!
Он решительно открыл коробку. С внутренней стороны оказалась приколотая к крышке записка, всего несколько слов:
«Это сожженный труп моих десятилетних трудов: картотека по библиографии переводов на русский язык западноевропейских поэтов. Вы разрушили все, отняв у меня книги, по которым я работал. Пусть будет вам стыдно».
– Вот буржуй и дурак! – сказал Басов, комкая записку.
НЕРАВНЫЙ БРАК
1
Гудзинский крикнул: «стой!». Оленина закрыла глаза и, не поняв, в чем дело, погрузилась в мгновенную и пронзительную темноту ужаса и ощутила колючую тошноту, как бы от слишком крутого и молниеносного спуска, – так резко шофер Груздев остановил машину. Однако Оленина успела заметить черную фигуру, бросившуюся к серой стенке какого-то склада и прижавшуюся к ней спиной.
Мокрые перья утреннего ветра, что, машучи, оглаживали лица, вдруг обессилели и полетели назад. Автомобиль камнем пал в талый снег, сидевших в нем рвануло вперед.
Движенье кончилось буксованием колес. Машина бушевала на первой скорости. Трое в машине и четвертый на тротуаре застыли во всем напряжении сил. Выцветала на глазах Гудзинского серая стена, прямо в глаза вдавливая черную фигуру, сведшую руки за спину, что-то там шаря.
Не по тем временам и не по тому разоренному южному городу, где остановились тогда эти несколько минут, хорошо одетый человек, иссиня-бледный, стоял перед дымящимся радиатором и не сводил с сидящих в автомобиле черного, как уголь, взгляда. Гудзинский беспомощно сжимал в кармане револьвер. У незнакомца в лице остановилась белая кровь. Мотор бушевал, дрожал кузов. Когда, наконец, Оленина открыла глаза, голос Гудзинского сказал: «Трогай, Груздев», а человек на тротуаре повертывал голову какими-то расчлененными, краткими движениями, как будто шея его была связана точнейшим и сложнейшим механизмом с мотором, подымавшим автомобиль так же неровно – толчками и подергиванием.
Автомобиль сразу взлетел на четвертую скорость.
Груздев повернул голову, мимо Олениной пронеслось:
– В совет, что ли?
На это Гудзинский крикнул, догоняя сирену, ревущую впереди всех их криков:
– Нет, теперь в управление!