– Впрочем, часа в три Станислав зайдет за мной. Расписаться недолго.
И она поманила Фаню Грин.
– Родненькая, после спектакля ко мне. Будет и муж, познакомлю. Он очаровательный, умный и строгий, ну сама понимаешь, – влияние…
– Мерси! – радостно и небрежно слетело с крашеных губ Фани Грин.
И, мгновенно переменив тон, она забормотала с актерским прихлебыванием и шепелявостью на ухо Олениной:
– У нас несчастье. Старая лошадь Кравецкая играет за
Эльку Веселову. Эльку арестовали.
– Арестовали?! Да что ты! За что?
– Не знаю! Ужас какой! Мы с ней живем на одной квартире… Знаешь, чем это пахнет? А этот гнус, Великовский, рад отделаться от любовницы… Пусть ее хоть к стенке!.
В перерыве репетиции подошел Великовский.
– В самом деле, Женечка, дело серьезное. Надо похлопотать.
Оленина благосклонно кивнула головой.
– Хорошо. Приходите сегодня с Фаней к нам после спектакля. Будет все по-семейному.
6
– Как? И вы едете? – неслось в ушах. – И вы едете? –
подбрасывало на непроглядных ухабах.
– Да, я еду – припомнил свой ответ Гудзинский.
Город, как вздувшаяся вена, был налит черной ночью, словно кровью. Ночь, как черная кровь, отвораживалась в сгустки перед остриями фонарей, вскрывавших застоявшиеся сосуды тьмы. Сидя рядом с Гудзинским, Оборин думал о том, какой странный человек его сосед и начальник. Сегодня, именно сегодня, – в столь знаменательный для себя день, в столь счастливую для себя ночь, – товарищ
Гудзинский едет на рисковую операцию. И Оборин с уважением размышлял о том, что чувствует и переживает
Гудзинский, – он, вероятно, приводит в строгую систему все свои действия, которые он должен совершить через несколько минут. И вдруг тело Оборина как бы потеряло вес и упругость, и он на мгновение слился с человеком,