Саранча

Мокрые перья ветра снова хлестали по лицам. Оленина ничего не спрашивала, но Гудзинский ощущал около ноги тесное скольжение меха и шелка, прогретого нежной мягкостью. Он наклонился к ее шляпе и сказал:

– Это знаменитый Янсен, бандит. Слыхали? Мы бы его взяли сейчас, вдвоем с Груздевым. Но я успел заметить, как он выхватил из-под пальто ручную гранату и держал ее сзади. Двинься – и крышка. А кроме нас были еще вы.

Даже в шуме езды Оленина услыхала, как смягчился взволнованный его голос.

– Вот видите, – продолжал он, – какое тяжелое решение вы приняли, дав согласие быть моей женой. Лучшего доказательства не придумаешь.

Она подумала, как чудесно начиналось это утро и как надломилось оно только что миновавшей опасностью. Но возражать ему у ней не было сил.

– Нет, нет! Я не раскаиваюсь.

Он крепко сжал ее руку.

Быстро, словно утренние прохожие, шли дома. Дома шли с шипеньем шин по лужам, с грохотом металла, с бесконечным ревом сигналов, сокращавшим время.

Колеса зашуршали по асфальту на Червонной. Повернули направо, в переулок, к мрачному зданию Управления уголовного розыска. Груздев ловко подвел машину к воротам и спросил, улыбаясь:

– А Евгению Павловну куда прикажете? У них, поди, коленочки дрожат, – не дойдут. А этого субчика мы достанем!

2

Оборин пропускал мимо себя редкий частокол голого еще зимнего бульвара. Оборин шел по бульвару. Оборин оглядывался и примечал. Еще со вчерашнего вечера это острое засматривание стало на сутки второй натурой.

Колючее бодрствование ночной работы не покидало его и теперь. Оглянувшись влево, Оборин, сказал себе: «Это машина товарища Гудзинского. Почему она стала? Не сломалась ли?» Он уже направлялся помочь. И заметил человека у стены. За деревьями, перед любопытным и испытующим взором Оборина, мелькали люди, спешившие по своим делам. Он сравнил эти лица с лицом стоявшего у стены. «Кто этот черный у стены? Почему он стоит?» –

медленными в бессонном мозгу вопросами вопрошал себя

Оборин и сравнил спокойствие спешащих и бегущих прохожих с неподвижным смятением в автомобиле. В мгновенной тишине он услыхал бушевание мотора. После бессонных ночей холодный мартовский воздух пахнет застарелой псиной. Люди, не спавшие ночь, обладают звериным чутьем. Оборин, обсудив положение, медленно переступал с ноги на ногу, не удаляясь.

Автомобиль, металлически кашлянув рычагами, тронулся. Бледное, странно знакомое лицо повертывалось явно заметными подергиваниями за двинувшимся кузовом.

Но это согласование с движением машины скоро оборвалось. Человек быстро пошел в противоположную сторону.

Оборин принялся резко отмечать: «Черное пальто. Короткое. Клеш. Серая шляпа. Желтые ботинки. Шатен. Бледен».

Нарочито неспешно, как в медленно пропускаемом фильме, Оборин разбивал видимое на ряд отчетливых кадров, запоминал движения незнакомца. Лицо у стены было решительно знакомо Оборину. «Чем? чем? где я?..» Вопросы в уме возникали рваные, и ответов не получалось вовсе.

Зато повадки незнакомца не внушают никаких кривотолкований. Направляясь к извозчику, он озирается: